Пейжи чувствовала себя более защищенной в компании Бинэси и Кофи. Они почти ни о чем не разговаривали. Лишь иногда кто-то позволял себе спустить пар и выговорить накопившиеся злость и непонимание.
Но Кофи оказался прав. В какой-то момент он стал показывать рукой несколько в сторону от того направления, куда они шли, и что-то говорить. Было понятно, что он обрадован. Они, наконец, пришли туда, куда он их вел. В том направлении лес и вправду, казалось, редел. Было похоже на то, что он заканчивается, хотя в условиях недостаточного света это было трудно сказать с уверенностью. Прямо туда и направились, оказавшись вскоре на краю леса.
Теперь никто не знал, что было лучше, идти по бесконечному лесу, или оказаться здесь на пороге новой неопределенности.
— Ахринеть! — сказал Майкл. — Здесь все такое монументальное? Лес с неизвестно заканчивающимися ли деревьями, через который мы идем уже, наверное, вторые сутки. Собственно сами местные бесконечные сутки. Эта чертова ночь никогда, наверное, не закончится! И это! Оно же просто огромное!
— Что бы это могло быть? — задумался Бинэси.
Остальные что-то говорили на своем наречии. Ко всему добавилось чувство голода. А может, это оно просто обострилось, при встрече с новыми вопросами.
— Я не знаю, что там. Но перед тем, как туда идти, я сначала поем, — сказал Бинэси.
— А ты туда пойдешь, — испугалась Пейжи.
— Я пойду, — заявил Майкл.
— Я тоже пойду, — подтвердил свои намерения Бинэси. — Но стачала поем.
Они снова вернулись в лес, нашли еды и остановились, словно затаив дыхание перед сложным броском.
* * *
Шло время. Кто-то вставал, ходил, садился. Периодически возникали и быстро затухали локальные разговоры. Как, например, Рилей от скуки сказал:
— Давно не объявлялись новенькие!
— Не известно, что лучше, — ответила Ванесса. — Как объявится какой-нибудь ненормальный.
Но разговоры становились все короче. Люди совершенно чужие. Общих интересов нет. Дежурные темы уже исчерпаны. Сказывался так же и языковой барьер — с одинаковым родным языком были только Эмили и Рилей.
Но Эмили не хотелось общаться с этим аборигеном. Деви была не сильно разговорчивой, а Ванесса английский знала не на столько, чтобы беспечно болтать. Она все-таки была канадской француженкой. И этим все сказано. Квебек! Она так сильно этим гордилась, что Эмили даже не захотелось пытаться говорить с ней на французском, который Эмили немного знала.
«Многие европейцы знают немного какой-то другой европейский язык, — в очередной раз думала она. — А я вот не тот выбрала. Нужно было учить португальский, или итальянский. Сейчас могла бы разговаривать с этими двоими. Впрочем, и испанский бы подошел. Эти три языка сильно похожи. А французский отличается сильнее, особенно на слух».
Для разнообразия они всей компанией перемещались с места на место: за другие столы, к окну, на кухню…
Пытались даже спуститься на этаж ниже через окно. Но никаких подручных средств не нашли. Простыни в комнатах показались настолько тонкими, что никто не решился на них спускаться. А собрать достаточное их количество для крепости не смогли, так как для этого нужно найти много открытых комнат, но никто не помнил, где искать свою. А может, не хватило отчаяния еще и из-за боязни спуститься и остаться там. Здесь какая-никакая, а компания. Уже все-таки своя. А там?
Так они прожили еще два голода. К окончанию второго по звукам в коридорах нашли еще одного свеженького.
— Внешне он ближе всего к тебе, Рилей. Может, он африканец. Да. Но ты австралиец, — рассуждала Эмили. — Ну, попробуй познакомиться.
— Да ничего у него не получится, — заранее сдался Витале. — Посмотри на него, он же араб.
Араб действительно не понял диалекта Рилея. Перепробовали еще несколько языков, но неожиданно незнакомец сказал:
— Жьмапэль Мусъаб.[5]
— Бо! Кельжуа! Ильсэпарлефрансэ![6] — воскликнула Ванесса. — Его зовут Мусъаб. Он говорит по-французски. Какая же это прелесть! Наконец-то здесь будет с кем поговорить, — тараторила она вперемешку на французском для себя и на английском для остальных.
Незнакомец оказался тунисцем, где как и в большинстве бывших колоний, уживаются два официальных языка. Его взяли под ручки и понесли в трапезную. Застольных разговоров на этот раз хватило. А после продолжительного банкета сытые желудки отвоевали себе ресурсы тел, и всех сморило в сон.
И снова наступило утро, точнее можно было бы так сказать, если бы что-то изменилось за окном. Но там были все те же надоедливые непонятного цвета сумерки. Календарное утро определялось только ощущением пробуждающейся бодрости после хорошего отдыха.
— Поздравляю вас, господа, — как-то сказала Эмили. — У нас появилась вторая единица времени. Мы здесь находимся шесть голодов или две дрёмы.
— А почему шесть голодов? — озадачился Витале. — Мы уже шесть раз ели? Кажется, меньше.
— Ну, у нас между попытками поспать, а по сути мы только дремали, получилось по два голода.
— Не скажите, не скажите! Я спал почти нормально, — признался Тадеу.
— Тебе везет больше, чем другим, значит. Ты почему-то не ощущаешь засады, в которой оказался, — продолжала Эмили. — Плюс непосредственно сон, у некоторых, — она улыбнулась Тадеу. — Многие дремали. Отсюда я взяла название. Можете придумать другое. Сон можно приблизительно по времени приравнять к одному голоду.
— Диалектика! — восхищенно сказал Витале.
— Схоластика! — возразила Эмили.
— Заумно вы как-то говорите! Будете нашими мудрейшими из мудрецов, — сказала Ванесса.
— Тогда уж звездочетами, — засмеялся Витале.
— Только звезды в местных сумерках, кажется, так и не появились, — улыбнулась Деви.
Стали чаще всматриваться в окна, в поисках новых контактов. И даже звали людей с других этажей. Где-то далеко внизу, они увидели, кто-то все-таки спускался по простыням вниз. А висячая лестница так и осталась висеть. Но у тех был больше стимул. Они спускались с одного их первых этажей на землю.
Из увиденного сделали вывод, что там должно быть уже больше людей, раз они смогли связать такую длинную веревку.
— Или там просто оказалось много незапертых помещений. А у нас всего одно, — предположил Тадеу.
— И они тоже смогли найти общий язык, — продолжила цепочку предположений Эмили.
* * *
Неоднократно возникавшие возгласы: «Нужно что-то делать. Сколько можно сидеть, сложа руки?» заканчивались отсутствием идей. Были даже попытки во что-то поиграть, чтобы скрасить быстротечность возникавших разговоров. Но отдых, при полном отсутствии перспективы даже на ближайшее время, казался скорее работой.
