«Лендровер» стоял футах в десяти от двери. Если ключ в замке зажигания, то не стоит ждать, пока тебя выбросят по дороге из машины. Десять шагов. Я прислонился к машине и заглянул внутрь. Ключи были на месте. Я вернулся в манеж, подошел к Чико и опустился возле него на колени, потому что это было гораздо легче, чем нагнуться.
— Эй, очнись, — погнал я. — Пора уходить.
Он застонал.
— Вставай, — сказал я настойчиво. — Мы можем выбраться отсюда, если ты постараешься.
— Сид… Уходи. Я не могу.
— Нет можешь, черт побери! Просто скажи: «Будьте прокляты, мерзавцы!» — и тебе станет легче.
Это оказалось труднее, чем я предполагал, но мне все же удалось его приподнять, поставить на ноги. Шатаясь, мы поплелись к двери, как парочка пьяных влюбленных.
Вот и «лендровер». Никаких криков из дома — значит, нас не заметили. Гостиная находилась в дальнем конце здания — они могут не услышать, как я завожу мотор, подумал я.
Втиснув Чико на переднее место и бесшумно прикрыв дверь, я обошел машину и сел за руль.
«Лендроверы» сделаны для левшей. Все контрольные приборы, кроме индикаторов, расположены с левой стороны[5]. Тихо выругавшись, я все сделал правой рукой. Для этого мне пришлось изогнуться, но в спешке даже не почувствовал боли.
Включил зажигание и снял машину с ручного тормоза. Включил первую передачу. Остальное выполнил ногами, и машина тронулась. «Лендровер» покатил к воротам.
Если они начнут погоню, то наверняка направятся в сторону Лондона. Я решил перехитрить их. Но, повернув машину в противоположную сторону, вдруг увидел впереди большой гараж и людей у бензоколонки. Не веря своим глазам, неуклюже въехал на площадку перед бензоколонками и резко затормозил.
Деньги в правом кармане, там же, где ключи и носовой платок. Я выгреб все это и отделил смятые бумажки. Открыл окно со своей стороны. Дал деньги парню, который подошел, и сказал, что мне нужен бензин на всю сумму. Он с любопытством уставился на меня.
— Вам не плохо?
— Жарко, — сказал я и вытер лице носовым платком.
Парень всунул наконечник шланга в горловину бензобака, которая находилась возле дверцы водителя, и посмотрел на Чико. Тот полулежал на переднем сиденье с открытыми глазами.
— А с ним-то что?
— Напился, — ответил я.
Не задавая больше вопросов, он наполнил бак, завернул крышку и перешел к следующему клиенту.
Я снова включил зажигание правой рукой и выехал на шоссе. Проехав милю, свернул с шоссе, сделал несколько поворотов и остановился.
— Что происходит? — спросил Чико.
Я посмотрел на его все еще затуманенные глаза. Решай, куда ехать, говорил я себе. Решай за Чико. За себя ты уже решил. Я принял это решение, когда убедился, что могу вести машину, когда удержался и не попросил парня из гаража вызвать полицию и врача.
— Куда мы ездили сегодня? — спросил я у него.
Помедлив, оп ответил:
— В Ньюмаркет.
— Сколько будет дважды восемь?
Пауза.
— Шестнадцать.
У меня немного отлегло от сердца: я понял, что к нему возвращается сознание.
— У меня все горит, — сказал Чико. — Это уж чересчур.
Я не ответил. Он поерзал на сиденье, пытаясь сесть прямо, и я увидел, как полное понимание происшедшего отразилось на его лице. Он зажмурился, пробормотал: «О, черт!» — и несколько минут спустя поглядел на меня сквозь полуприкрытые веки и спросил:
— И у тебя тоже?
Я кивнул.
Главная трудность состояла в том, что вести «лендровер» мне приходилось одной рукой, и я не сразу нашел выход, сжав рычаг переключения передач пальцами левой руки, больше уже не выпускал его. Потом попробовал включить габаритные огни, фары и наконец зажигание.
— Куда мы едем?
— К адмиралу.
По дороге я дважды останавливался, чувствуя крайнюю слабость и неимоверную боль. Однако до Эйнсфорда, загородного дома Чарлза, мы добрались за три с половиной часа — совсем неплохо.
Я заглушил мотор, но не мог заставить пальцы левой руки двигаться. Только этого не хватало, подумал я с отчаянием, надо отцепиться от протеза и оставить нижнюю часть руки на рычаге переключения передач.
— Не суетись, — посоветовал Чико, — и у тебя легко получится.
Наконец, пальцы слегка разжались, и рука упала с рычага. Я положил правую руку на руль и опустил на нее голову. Мне казалось, силы мои иссякли, и я не смогу войти в дом и сказать Чарлзу, что мы здесь.
Он сам решил эту проблему, выйдя к нам в халате. Не успел я опомниться, как он подскочил к окну «лендровера» и заглянул внутрь.
— Сид! — воскликнул он удивленно. — Ты?
Я с трудом поднял голову, открыл глаза и ответил «да».
— Уже начало первого, — проговорил он.
Мне наконец удалось выдавить из себя улыбку, и я ответил:
— Вы сказали, что я могу приехать в любое время.
Час спустя Чико был наверху в постели, а я сидел на золотистом диване, сняв ботинки и задрав ноги.
Чарлз вошел в гостиную и сообщил, что доктор закончил с Чико и готов осмотреть меня. Я ответил, что весьма признателен ему за это, но он может ехать домой.
— Он даст тебе успокоительное.
— Именно этого я и не хочу, — возразил я. — Мне надо подумать. Просто посидеть здесь и подумать, так что, пожалуйста, попрощайтесь с доктором и идите спать.
Когда он ушел, я стал вспоминать и как бы вновь ощущать физически тот ужас, который раньше старался забыть.
Это было чересчур, как выразился Чико.
Чарлз спустился вниз в шесть часов утра с самым невозмутимым видом.
— Ты все еще здесь, — констатировал он.
— Да.
— Кофе?
— Чай.
Он заварил чай и принес две полные кружки.
— Итак? — обратился он ко мне.
— Когда вы смотрите на меня, — сказал я неуверенно, — что вы видите?
— Ты знаешь, что я вижу.
— Видите ли вы бесконечный страх, сомнения, стыд, ощущение бесполезности, никчемности?
— Конечно, нет. — Вопрос показался ему забавным.
— Не всегда по внешности можно определить внутренний мир человека.
— Это общее рассуждение?
— Нет! — Я взял кружку с чаем. — Я сам воспринимаю себя как некую смесь неуверенности, страха и глупости. Что касается других… Расследования, которые мы провели, были относительно легкими, и мы приобрели репутацию людей удачливых.
— Вчера утром мне звонил Том Аллестон, насколько я понял, главным образом для того, чтобы сказать, что он думает о тебе. Его мнение сводится к тому, что если бы ты и сейчас был жокеем, то нам стоило бы об этом пожалеть.
— Это было бы замечательно, — вздохнул я.
