Я шел по узкой белесой кромке берега, потом перебрался через валуны и наткнулся в начале Обезьяньей речки на завал из упавших стволов. Под пронзительные предупреждения сойки я с величайшей осторожностью перебрался по этим коварным мосткам, в двух-трех метрах под которыми стремительно мчалась вода. Выбравшись на другой берег, я поднялся по довольно отлогому откосу до места, откуда открывался вид на Обезьяний каньон. Его обрывы, казалось, были совсем недавно прорезаны в сплошной скале, и язык как-то не поворачивался назвать их берегом. Воды речки летели вниз с уступа на уступ, а потом обрушивались клокочущим водопадом высотой в добрых двадцать метров. Дальше виднелись каскады поменьше. Было ясно, что Обезьяний каньон не слишком приспособлен для прогулок что людей, что большеногов. Когда гигантские обезьяны навещали озеро, они, видимо, пользовались другим проходом…
Наконец я добрался до своей цели и остановился на берегу напротив хижины. Дорога за Обезьяньим каньоном оказалась не из легких – колючие заросли над водой, а за ними крутой откос. Правда, идти мне пришлось недолго: заросли поредели и на широком уступе я увидел группу прекрасных елей. Многие идеально подходили для распиловки на доски, достигая в нижней части диаметра более тридцати пяти сантиметров. А те, что потоньше, годились на балки и стропила. Мне надо будет только спилить их, очистить от веток и скатить по крутизне в воду.
А затем придумать, как отбуксировать их на наш берег.
Я нашел удобный открытый ветру камень, сел, снял накомарник, перчатки и поделился с сойкой своим обедом – изюмом и пресной лепешкой, намазанной плавленым сыром. (В микроволновке ни Терезе, ни мне не удалось испечь чего-нибудь достойного. Опресноки – традиционная пища лесовиков – пекутся из муки с топленым салом, замешанной на воде, и бывают очень недурны на вкус, если печь их в золе или поджарить на открытом огне. К несчастью, микроволновка превращала их в серые вязкие бруски.) Закусывая, я прикидывал разные варианты доставки бревен по озеру.
Вариант первый. В скобяном магазине мы запаслись длинными гвоздями. Они вполне сгодятся, чтобы сбить из больших бревен подобие узких плотов, используя для связки слеги потоньше. А потом, отталкиваясь шестом от дна, перегнать их к нижней хижине вдоль берега. Путь примерно в два километра. Работа отчаянно тяжелая, но руки у меня сильные, а часть дороги можно пройти по берегу наподобие волжского бурлака. Оценка. Выполнимо, но крайне медленный способ. К тому же я наверняка вымокну, а вода в озере ледяная.
Вариант второй. Если соорудить парус, плоты можно переправлять через озеро прямиком, что сократит расстояние вдвое. Мне не нужно надрываться, скорость зависит от ветра… Но, к сожалению, здесь он дул в основном с запада, то есть вдоль озера, если только не наступало полное затишье, что на протяжении прошедшей недели случалось часто. Оценка. Я все равно вымокну, и как, черт побери, вести четырехсоткилограммовый плот в нужном направлении при боковом ветре?
Вариант третий. Зацепить плот за лодку и отбуксировать его через озеро. Оценка. Надувной лодки мы не захватили, а сделать долбленку или каноэ мне не по зубам.
Вариант четвертый. Хватит размышлять, словно тупоголовый нормальный олух! Обработай древесину на этом берегу, а потом в тихую погоду телекинезом перегони по бревнышку, по дощечке через озеро. Даже твоего паршивого потенциала хватит, чтобы вести дерево по воде. Оценка. Эврика!
Сойка расхохоталась надо мной.
Похваливая себя, я доел опреснок и поднялся по склону осмотреть ели и выбрать самые подходящие. А затем остановился среди обреченных и сказал Обезьяньему озеру, что постараюсь причинить как можно меньше ущерба, если оно поможет мне, оставаясь зеркальным, пока я буду переправлять бревна и доски. Ничто не нарушило его безмятежности, и я счел это утвердительным ответом. Завтра я пущу в дело чудесный новенький древорез «Мацу», лазерный аппарат, сразу же заставивший устареть электропилы, не говоря уже о топорах. Если повезет, я приведу хижину в полный порядок через четыре недели, если не через три.
День начинал клониться к вечеру. По ту сторону озера поднималась струйка дыма. Тереза в первый раз затопила чугунную печку и, возможно, уже готовит для нас цивилизованный ужин. Я решил не телепортировать ей. Люблю делать сюрпризы.
Я пошел назад по берегу, преисполненный энергии, какой не чувствовал уже много лет. Преодолевать завал во второй раз оказалось много проще, а перебравшись, я уселся на камень и некоторое время рассматривал нагромождение стволов. Просто подарок судьбы. Без них мне было бы сложно переходить через стремительную речку на пути к моим елям. И вновь я мысленно возблагодарил гения здешних мест.
И вдруг мои благочестиво опущенные глаза обнаружили в белесой глине у воды свежий отпечаток огромной босой ноги, вдвое больше человеческой.
Хановер, Нью-Гемпшир, Земля 4 сентября 2051
Профессор Ремилард сидел на табурете за рабочим столом в оранжерее, склонившись над последней орхидеей.
Над Хановером и его окрестностями бушевала гроза, сверкали молнии, раскаты грома сотрясали ионизированный воздух. Естественно, что именно в этот вечер сюда, на его ферму, через полчаса должны съехаться Ремиларды на уже несколько раз откладывавшийся семейный совет.
Когда распускались наиболее эффектные орхидеи в коллекции Дени, он имел обыкновение относить их в дом – чтобы полюбовалась Люсиль и для украшения столовой, когда они принимали гостей. Повод, собравший семью сегодня, отнюдь не был праздничным. Но, сказала Люсиль, тем больше причин разрядить атмосферу цветами.
Люсиль пожелала сама выбрать орхидеи, но, едва они с Дени направились в оранжерею, как ее (одновременно с первым ударом грома) осенила какая-то блестящая мысль, и она кинулась под проливным дождем к машине. Куда и зачем, было искусно экранировано, но, уже рванув машину с места, она телепортировала Дени, что вдруг сообразила, чем может объясняться исчезновение Терезы и Роги. Она скоро вернется, и пусть Дени последит, чтобы совещание без нее не начиналось.
Пятьдесят лет совместной жизни научили Дени относиться философски к внезапным переменам в настроении жены и к ее внезапным озарениям. Пытаться остановить Люсиль было бесполезно, как и требовать объяснений, а потому он просто занялся цветами, иногда вознося молитву, чтобы на семью Ремилардов снизошел мир.
К тому времени, когда должны были прибыть семеро их детей, Дени уже отнес в дом две чудесные орхидеи. Длинную ветку фенопсиса на каминную полку – точно изящные бледно-желтые бабочки на длинном стебле. А для фарфоровой китайской вазы у окна – пышный онцидиум орниториум, словно окутанный облачком танцующих лилово-розовых цветков, похожих на птичек. Осталась последняя – гордость его коллекции – фудзивара азурина «Атмосфера» с тремя великолепными небесно-голубыми цветками, шириной каждый почти восемнадцать сантиметров. Они как раз достигли совершенной формы и, возможно, чуть развлекут бедняжку Кэт, которая всегда восхищалась этой орхидеей.
