– Поглядим… – коротко бросил в микрофон под потолком, выключая аппарат.
Как только связь была разъединена, в груди Алексея мгновенно набух болезненный ком, вырвавшийся наружу судорожным выдохом и кучей вопросов:
– Что значит невозможно, чтобы я был на встрече? Что означает простым наблюдателем? О какой гостинице говорил Максим? Что за Тажиханна? Куда мы теперь поедем? А если люди Капкана нас найдут?
– Да не тараторь ты, – беззлобно усмехнулся Павел. Поправил зеркало заднего вида так, чтобы смотреть Матвееву в глаза. – Всему свое время, все узнаешь… – Он зубами вынул из пачки еще одну сигарету. – А Капкан нас не найдет, тут я Максимке верю…
И он завел электромобиль, выруливая с парковочной площадки.
– А куда мы едем?
– Леша, помолчи пожалуйста, ладно? – На этот раз получилось чуть резче, чем следовало, и Алексей тяжело вздохнул. Откинулся на сиденье, давая начальнику собраться с мыслями.
И было отчего… Едва ли не полчаса назад они бежали из дома крупного бандита, из настоящей подземной тюрьмы. И не просто бежали, но со стрельбой, взрывами, проломами в стенах и пальбой из гранатомета. А до этого были сектанты, чуть не казнившие Матвеева, лишь бы не отдавать врагу. А еще раньше были… Маховик событий, запущенный каменной рукой судьбы, казалось, и не намерен останавливаться.
Заметив в специальном отделении сиденья упаковку крохотных бутылочек минеральной воды, Алексей с жадностью напился, передав несколько шефу. Тот принял молча и выпил не поблагодарив. Смотрел на дорогу, хмурился о своем, и на стажера больше не озирался…
Как оказалось, ехали в ближайший продуктовый магазин, перед которым Покрышкин припарковался хоть и молча, но на Лешу красноречиво взглянул. Учитывая откровенно каторжанский внешний вид Павла, на этот раз за покупками отправился Матвеев. Ни адисты, ни бандиты Капкана при обыске не забрали его бумажник, а потому пришлось тратить последние кровные…
Бродя по пустым проходам супермаркета, Матвеев набрал консервированного мяса, растворимой картошки, хлеба и пару гибридных огурцов. Попить взял лимонад, а после недолгих раздумий положил в магазинную корзину еще и бутылку водки.
На выходе, в проветриваемом тамбуре магазина, покупателей отлавливала попрошайка. Бабулька лет семидесяти общалась сама с собой, почти не замечая мелочи, набросанной в картонную коробку у ног:
– Жара, сушь страшная… А при этом в Красноозерске ни одной капли не упало. А это что? Правильно… озоновые дыры. Четыреста американских спутников летают и творят все это безобразие. Кстати, цены на минеральную воду упали… в этом магазине на пятьдесят копеек дешевле, чем на остановке…
Опасливо косясь на сумасшедшую, Алексей вышел на улицу, стараясь не зацепиться тяжелым пакетом за дверь. Вернулся в машину, возле которой уже лежали два свежих окурка. Сел назад, положив пакет на пол.
Все так же не произнося ни слова, Покрышкин отъехал от магазина, разворачиваясь в сторону реки. Покатили в тишине, нарушаемой лишь мягким урчанием гелиоэнергетического двигателя. Миновали район железнодорожного вокзала, выехали на Димитровский мост.
Над Обью, купаясь в широких желтых лучах, бьющих с берега, парили два рекламных дирижабля. Прожектора мельтешили еще в одном месте – слева, на городском пляже у Коммунального моста, где шла развлекательная программа для редких посетителей. Эти столбы света вновь вызвали у Матвеева воспоминания о недавнем сражении и списанных армейских роботах, поливающих особняк огнем…
Что-то кольнуло в груди, дыхание сбилось. Сейчас, сидя в уютной и прохладной машине, заботливо несущей его куда-то в ночь, Алексей испытывал нечто, чему пока не мог подобрать слов.
– Павел, – не сдержавшись, на свой страх разрушил молчание он, от смущения глядя в окно, – я рад, что мы познакомились… Вы действительно бесстрашный человек, и я горжусь встречей с вами…
Вынырнув из раздумий, Покрышкин долго и внимательно смотрел на него в зеркало. Наконец вернул взгляд дороге, облизал разбитые губы.
– Бесстрашных людей не бывает, Леша, – сухим, незнакомым доселе голосом прошелестел он. – И я среди них самый главный трус… Тебе кажется, что мое поведение бесстрашно? Ох, если бы… От безвыходности все, Леша, от нее. Я же трус настоящий… всего боюсь. Боюсь выйти на улицу и за пару минут подцепить новый вирус, от которого умру за сутки. По той же причине боюсь сближаться с женщинами. Боюсь хулиганов с арматурой в темном подъезде. А еще боюсь за тех, кто рядом – ведь в любую минуту что-то может произойти, что-то нехорошее, а я не смогу ничем помочь…
Эта неожиданная исповедь исходила из Павла так же плавно, как машина скользила по гладкому полотну моста. Матвеев слушал внимательно, стараясь не упустить ни единого слова, вновь и вновь, все сильнее и глубже узнавая этого странного человека в летном шлеме и окровавленной рубахе.
– А еще я боюсь бедноты, дряхлой старости, пожара в квартире и новых терактов в центре города… Боюсь, что друг предаст или подруга изменит. – Он закусил еще одну сигарету, но прикуривать пока не спешил. – Боюсь рэкетиров, произвола отмороженных ментов и чиновников, мошенников. Боюсь купить отравленную колбасу в магазине и навсегда угробить здоровье. И после этого ты называешь меня бесстрашным?
Павел улыбнулся потаенным мыслям, глядя прямо перед собой. Покачал головой, словно умиляясь наивности напарника. Прикурил, выдыхая дым в чуть приоткрытое окно. В машину ворвались приглушенные звуки ночного города.
– Перечисленного боится любой человек, – наконец ответил Леша, рассматривая свои руки, все еще испачканные в земле. – Любой здравомыслящий, конечно. Но из особняка Капкана меня вытащил не Максим, которого я и не знаю-то. Оттуда, прямо за шкирку, меня вытащили вы. И что такое настоящая храбрость, как не искусство жить со своими страхами, умея в нужный момент их перешагнуть?
– Да ты прямо философ, Лешка, – усмехнулся Покрышкин, постаравшись разрядить атмосферу.
Не удалось, и он снова покачал головой.
– Нет, я не философ… Но храбрость – это когда только вы знаете, как вам страшно в данный момент. Это сказал писатель Франклин Джонс, вот он, похоже, был философ.
– Если вы спокойны, когда вокруг все теряют голову, – чуть теплее улыбнулся Павел, – возможно, вы недооцениваете серьезность ситуации. Это поговорка военных американских моряков, и вот там философов точно хватает…
– А еще вы точно не трус, раз можете признаться в робости, – улыбнулся в ответ Алексей, – причем не только себе, но и малознакомому человеку, вроде меня.
– Ну, завернул, чертяка, – дернул шеей Павел, коротко хохотнув.
