Сейчас мои мысли были заняты чем-то иным, но беседу я поддерживал. Во мне тлела надежда на то, что по пути в коридор Ине придется пройти через это помещение.
- То есть, вы стоите на том, что нам представлен не сам перенесенный во времени город, но его абсолютная репродукция? - спросил я тихо, поскольку желал ухватить какой-нибудь кусочек разговора за стеной.
- Несомненно. Потому-то любое изменение, вводимое нами там, не является вмешательством в прошлое города, и, тем самым, не может решить о форме нашего сегодня. По той же самой причине вы не украшаете своего вида годичной давности, ретушируя сегодня сделанной тогда фотографии. Подобного рода операция влияет только лишь на поддержку самочувствия, поскольку позволяет пестовать в себе сладкую иллюзию.
- Н хорошо, а где же, по вашему мнению, эта репродукция находится? Тут, рядом с нами, сразу же под дном убежища, или же в множестве километров отсюда, где за нами осталась Земля? Меня поражает парадокс, заключенный в образовавшейся ситуации.
Тут я услышал несколько более выразительный голос из-за двери: "В принципе, от вас и не требуют совершить невыполнимое!"
Возбужденный силой своих аргументов, мой собеседник по мере дискуссии все больше поворачивался ко мне фронтом, как бы презирая проявляемую поначалу осторожность и позабыв о присутствии второго человека. Тот же, вроде бы, безразлично глядел в угол комнаты, но при этом выразительно подался вперед и поменял положение ног, из чего опять же могло следовать, что он ожидал наилучшей возможности для нападения и готовился прыгнуть на своего стражника. В опасении перед тем, чтобы не показаться смешным в том случае, если бы все мои подозрения оказались ошибочными, я удерживался от комментариев на данную тему.
Зазвенел телефон. Уневорис поднял трубку и - если не считать брошенного в нее ругательства - произнес только одно предложение: "В таком случае, пришлите Сента, ведь я отсюда выйти не могу".
- Нелегко открыть эту тайну, - продолжил он через какое-то время тоном, указующим на то, что не забыл мой последний вопрос. - Репродукция находится здесь - возле нас, в противном случае мы бы не могли ее осматривать, но одновременно она находится и там - на далекой Земле, поскольку - если бы она не осталась на месте - мы бы не наблюдали ее в навязанных движением трансформациях. Так может проектор находится там, а образ тут? Его несут к нам высылаемые из места похищения электромагнитные волны. Подобное объяснение может убрать все противоречия. Здесь у нас одновременно имеется дополнительный эффект в форме эффекта Допплера: сдвиг высылаемых проектором световых волн к более длинным волнам, причем, такой значительный, что лучи, для горожан видимые, для нас являются радарными, а на их место сдвигается диапазон гамма излучения. Приемное устройство галактического корабля, в трюме которого находится наше убежище (было бы наивно считать, что звездолет имеет форму сигары, которую мы всегда представляем, когда речь идет о космических кораблях), воспроизводит программу, излучаемую с Земли. Это неизбежность чисто физическая и неизбежная, что мы прослеживаем ее сквозь призму релятивистских эффектов. Относительность всякого рода движения вводит нас в ошибку: это не город удаляется от нас, а мы от него.
Внимательно следя за ходом сенсационного высказывания Уневориса, я не переставал прислушиваться к голосам из-за стены. Теперь там царила тишина. Я обеспокоился тем, что Ина то помещение уже покинула. В таком случае, мне бы не удалось ее снова найти, ведь я не знал даже ее нынешнего имени.
Я поднялся с места.
- А знаете ли вы, почему мы можем подозревать, что наше паническое бегство в убежище...
- Прошу прощения, - перебил я его. - Есть ли из соседнего помещения непосредственный выход в коридор?
В то время, как Уневорис глядел на меняя более вытаращенными глазами, чем раньше, называемый им Коорецом мужчина поспешно кивнул. Это движение перешло в что-то похожее на нервный тик. Кивая, он подал мне рукой какой-то неопределенный знак, как бы желая сказать этим: "Ну, наконец-то ты врубился в ситуацию!".
У меня уже не было ни времени, ни желания выяснять смысл этой многозначной сцены. С мыслями, занятыми образом удаляющейся Ины, я направился к двери. И в тот же самый миг у меня за спиной прозвучал выстрел.
Я увидел Коореца, остановленного в прыжке, на половине расстояния от стола, где его прошила пуля. В руке вскочившего с места Уневориса блеснул ствол револьвера. Мертвое тело мужчины свалилось на пол. В двери показалось перепуганное лицо Ины. Мне не удалось перехватить ее взгляд, который скользнул по мне как по совершенно постороннему предмету, прежде чем остановиться на лежащем.
- Вы засвидетельствуете, что я действовал в соответствии с последними инструкциями, - холодно заявил Уневорис. - Спешка здесь была просто неизбежной.
Ина подняла на него взгляд. В ее глазах уже не было изумления, но лишь застывшая в длительном страдании печаль. При всем при этом меня она совершенно не замечала; я не успел прийти в себя, как женщина без слова исчезла в соседнем помещении.
- Будет лучше, если вы отсюда уйдете, - словно во сне услышал я голос Уневориса.
Я вышел в коридор. Неподалеку от входа в комнату, которую я только что покинул, находился туалет. В нем я и спрятался. Сквозь щелку в двери я собирался выглядывать в коридор. Я ожидал продолжения, а может и объяснения непонятных событий. Да и Ина, в конце концов, тоже должна была выйти. В ушах до сих пор звенело эхо недавнего выстрела. Я не мог согласиться с мыслью, будто какая-то инструкция разрешает здесь стрелять в людей как в набитых опилками кукол. Впрочем, меня не так уж занимало, кем был Коорец, и почему Уневорис убил его у меня на глазах с таким спокойствием, будто бы здесь речь шла о такой ничтожной, сколь и понятной в каждой своей мелочи вещи. Почему столь сухо он констатировал смерть? Более всего меня обеспокоило странное поведение Ины. Наверняка у нее были причины, чтобы в присутствии Уневориса не признаваться к знакомству со мной. Скорее всего, она ввязалась в какие-то скрытые действия, что вело за собой необходимость соблюдения строжайшей конспирации.
Несмотря на все это, я не мог поверить, чтобы Ина была способна взять себя в руки до такой уж степени. Совершенство ее игры меня удивляло и, одновременно, беспокоило. В ее глазах я не видел даже малейшей искорки узнавания. Вместо этого, в ее взгляде было полнейшее безразличие, столь правдивое, какое проявляют к человеку по-настоящему чужому. Понятно, что время нашего знакомства прошло в абсолютной темноте, зато мы видели друг друга достаточно долго через стекла цилиндрических аппаратов уже в самом начале, в сфере действия Механизма. Или же мой доносящийся из-за стенки голос предупредил женщину о моем присутствии в прилегающем помещении, благодаря чему, она и смогла затем сохранить хладнокровие?
