Александр Пташкин - Заморье

— Поговорить бы с ними по душам, — нахмурился Данк. — Если они вымерли… а как они вообще здесь оказались?

— История проста. В Дарстум подтягиваются души самых благородных существ. А вифы в своей истории незапятнанны ни в одном грязном дельце. Ни один представитель вифского племени не предал, не встал на сторону зла в отличие от всех остальных существ Заморья. Вот с кого надо брать пример! А еще они очень чувствуют и читают прошлое тех, кто находится рядом. Поэтому они на вас всех и реагируют. Вы до единого в чем-то отличились, каждый по-своему, — замешкался старик и добавил о вифах как бы в качестве оправдательного приговора. — Они хорошие — всегда помогают, когда совсем худо становится Заморью, есть в них сила и даже после их смерти.

Васарий смолк на какой-то промежуток времени пока пробирались по улицам Дарстума. Где-то вновь палил огнем очередной виф — только и успевай уворачиваться.

Дарстумец старался произвести вид крайне умного старикана, а посему рассказывал по дороге мудрые истории. Правда, мудрость этих россказней была под большим вопросом — отряд просто не успевал схватывать налету идеи. Данк так и вообще шел, отвернувшись от безумца и посматривая себе под ноги. Васарий вошел в стремительное повествовательное пике. Конечно, ведь пожилой маг давно не видел столь пеструю и интересную компанию:

— Вы не будете возражать, если я вам кое-что поведаю из написанного мною сегодня. Я ведь еще и писатель. Вот, послушайте и оцените, — предупредил о "пытке" Васарий. Путники еще не знали, что им предстоит долгое и мучительное выслушивание результатов творческих "потуг" писаки.

Отряд вынужден был согласиться. Не отказывать же гостеприимному хозяину. И дарстумец начал:

Как-то раз на высокогорном лугу завели разговор о Вселенной два арханапсуса — редких, и совершенно необходимых в работе мага, голубых цветка с коротеньким, у самой земли стебельком. Привычные в данных краях лютые ветра не могли нанести вреда этим необычным жителям, так что те, как пожилые старички, при каждом порыве ненастья покрякивали и вновь занудничали, перебивая друг друга, и выпячивая свое "я", как гордые гусаки.

— Уважаемый, Вы сущий балбес! Как же Вы можете верить в такую тарабарщину?! Кто же вам поведал о таком? Ни в какие ворота не лезет эта дурь! Наше с Вами Заморье не может быть планетой. Как Вы себе представляете такое? И где Вы взяли это словечко заморское — планета? — вопрошал тот, что посварливей.

— Архаичные знания всегда приводили к тупику, — многозначительно буркнул второй. — И без оскорблений, пожалуйста!

— Вы всегда оставляете мои вопросы без ответов. Может, Вы, наконец, расскажете скопом, чтобы я удивился так, что аж проглотил слова и не знал, как аргументировать? Вы все время награждаете меня маленькой порцией безумных идей, и я их пытаюсь переварить. Что же такое планета? И, может, Вы в курсе иных процессов окружающего мира? — настаивал первый.

— А Вы сегодня настырны как никогда. Тогда слушайте. Начнем с малого — с Заморья, — помедлив, сказал спокойный, рассудительный арханапсус.

— Как это с малого?! Всех и вся учат, что Заморье так огромно, что его невозможно измерить. Заморье бесконечно, — перебил зачинщик диспута.

— Так считалось до недавнего времени, но вот на днях мне принес весточку один закадычный друг — орел из Радужных Пустошей. Посчастливилось ему служить провожатым одному волшебнику, и тот ему открыл истину, в которую я верю всем сердцем. Заморью быть планетой, а за ней — сущий хаос из иных небесных объектов. Понимаешь?! — заявил "умный", изучая лицо озадаченного собрата. — Наш мир — это всего лишь лоскуток на большом одеяле, что зовется Живым Постоянством.

— Живым Постоянством? — забияка больше не ругался и не выдвигал своих мнений — новое знание лишило его сил говорить — хотелось лишь слушать, что он и сделал, до конца повествования товарища не проронив ни слова.

— Есть единица больше, чем мир Заморья. Мы — маленькая Вселенная в руках настоящих жерновов, перемалывающих пространство, делающих из него любые фигуры, как леденец на палочке: хочешь в виде петушка, а хочешь — сделают тебе и пингвинчика.

Шумный цветочек, примолкший под действием рассказа, недоумевал — что такое леденец, кто такие петушок и пингвинчик, и сделал вывод, что сотоварищ нахватался глупых слов от жителя Пустоши, самих по себе ничего не значащих. А друг и сосед по лугу продолжил чудовищно непривычный рассказ:

— Фихф также поведал мне о том, что раньше люди и иные разумные существа полагали, что Живое Пространство имеет пределы — мол, у всего есть свои границы, но постичь эти масштабы невозможно. Чушь! Магам давно известно, что Вселенная — это цикличное живое существо, наподобие обычного бублика. Не морщись. Бублик — это то, что люди едят, а на вид что-то типа солнца, только с дыркой посередине. Это колечко не стоит на месте — оно движется, и посему создает вид, что миру нет ни конца, ни края). Наша Вселенная — это одна большая масса, у которой и есть четкие очертания и одновременно все бесконечно.

— Ты — дурак! И это не лечится. Ты хоть сам слышишь, что говоришь?! — ожил первый, словно вулкан. — Такой ерунды я уже сто лет не слыхал!

— Какой же ты слепец! И кто ты после этого?!! Не понимаешь таких простых истин: все непостоянно.

Перебранка приняла форму настоящего стихийного бедствия. Словесная битва длилась пару часов, и закончилась ничем. Соседи разругались окончательно, да так, что поклялись не разговаривать в ближайшие лет двести. Сколько прекрасных закатов и рассветов осталось не оцененными одиноко растущими арханапсусами на вершине горы, но их упорству и выдержке можно было лишь позавидовать. Остальным соцветиям всегда находилось о чем пообщаться. Они восхищались окружающим миром и не лезли в дебри познания. Мир прекрасен, когда о нем знаешь совсем чуть-чуть: зарево в часы заката, свежая роса, теплая прогретая почва для разомлевших корешков и закаляющий ветерок.

Минуло сто лет. И первая крепость пала. Самый говорливый арханапсус молвил слово:

— Непостоянно все вокруг?! Мы здесь в течение ста зим не сказали друг другу и фразы. Значит, твоя версия неправильна. Все вокруг постоянно, неизменно совсем.

— Я и сам долго думал. Ты все же прав. Ну, что может с нами произойти?! Мы просидим здесь еще лет пятьсот, и я так же буду слушать тебя. Больше не поверю в новые теории, — заключил второй цветок, разочаровавшись во всем и уверовав в самую глупую на свете версию устройства мира.

Переубеждать эмоционального собеседника никому не пришлось. Тонкая, как у пианиста, бледная рука известного в здешних краях чародея настигла драгоценные травы, а значит, вершкам и корешкам предстоит стать лечебным отваром для страждущих.