Я рассовал все по карманам. Мне здорово хотелось вытереть эту чертову ухмылку с его физиономии, но я сдержался. Я подтолкнул ручку к нему; он прикинул траекторию и поймал ее прежде, чем она пролетела над его головой. Но не раньше.
— Пока, — сказал я.
Я пересек пустой вестибюль и вышел на солнце. Я еще не решил, что буду делать дальше, но мои ноги сами на всякий случай старались унести меня подальше от Отдела, на что у них имелись основания.
Свернув за угол, я почувствовал, как кто-то, идущий за мною, тянет меня за рукав. Это оказался Сёрфейс. Шимпанзе казался маленьким и сгорбленным, но в конце концов шесть лет прошло, к тому же я видел его только раз, да и то — в постели. На нем был костюм грязно-серого цвета и красный галстук с вышитыми маленькими пони. Ботинки были бы даже симпатичными, не покрывай их паутина царапин.
Он посмотрел на меня, и кожа у него на лице покрылась сетью морщин. Выражение его было неожиданно мягким.
— Я нашел в газете сообщение о том, что тебя выпускают, — объяснил он. — Я подумал: тебе не помешает, если кто-то угостит тебя выпивкой.
Я был тронут. Не уверен, что мне хотелось, чтобы меня жалел кто-то с внешностью Сёрфейса, и все же я был тронут.
— Идет, — откликнулся я. — Веди.
Старый шимпанзе повернулся и двинулся по тротуару. Я пошел следом. Я не знал точно, который час, но солнце стояло высоко, и я подумал, что Сёрфейс, должно быть, встал рано специально, чтобы поймать меня. Интересно, подумал ли он при этом, что мне нужно больше, чем просто выпивка, чтобы очутиться в своей тарелке?
Мы зашли за угол здания и оказались на большой стоянке. Если не считать инквизиторов, подъезжавших и отъезжавших на своих черных машинах, на ней стояло только два-три человека. Когда я пытался встретиться с ними глазами, те поспешно смотрели на часы, на небо или на асфальт. Все в порядке, моя привычная паранойя действует как положено; я почувствовал, что время, проведенное в морозильнике, оставило несмываемое клеймо на моей ауре и будет узнаваться всеми до тех пор, пока я не научусь скрывать это. Я рассмеялся. Все, что мне было нужно, — это выпивка и понюшка.
Я хлопнул Сёрфейса по плечу.
— Куда мне идти за лицензией?
Он покосился на меня и подмигнул. Я не думал, что его лицо может сморщиться еще сильнее, но оно смогло. Его лицо практически растворилось в морщинах.
— Попридержи вопросы, — буркнул он сквозь зубы.
Мы уселись в его машину, и он отвез меня к себе домой и налил мне стакан у себя на кухне. Жилье было еще более убогим, чем то, в котором я навещал его шесть лет назад, когда его ранили. Кроме того, я не видел никаких следов его подружки, и, возможно, одно являлось следствием другого, хотя, что именно было причиной, а что — следствием, я не знал. Тот мир, что он построил вокруг себя, исчез. Когда-то он был классным частным инквизитором. Теперь он стал просто старой обезьяной.
Некоторое время мы молчали. Это устраивало нас обоих. Бутылка, которую он выставил на стол, была полна только наполовину, и мы не особенно торопились расправляться с ней. Виски на пустой желудок ударил мне в голову, и это мне нравилось. Мне не особенно хотелось проверять, какую закуску он выставит.
Я решил попробовать, что за порошок они мне там насыпали. Это казалось еще одним барьером между мной и этим новым миром. Я боялся, что, когда начну задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Я надеялся, что зелье поможет мне забыть про вопросы.
Я высыпал на стол весь конверт. Порошка оказалось слишком мало, чтобы делить его на порции. Его едва хватало на один этот раз, какими бы ни были ингредиенты. Я покрошил его ногтем и свернул конверт трубочкой.
— На твоем месте я не делал бы этого, — заметил Сёрфейс.
— Мне не до лекций, — отозвался я.
Он оскалил свои желтые зубы и отодвинул стакан.
— Не торопись, Меткалф. Я пытаюсь объяснить тебе, что тебе это не нужно.
— Не нужно, — кивнул я. — Необходимо.
— Это даст тебе то, что ты ищешь и еще кое-что, — сказал он.
Он облизнул губы и говорил медленно и внятно; второй случай за последний час, когда со мной обращаются как с ребенком. Мне это не понравилось.
— У тебя еще нет воспоминаний, чтобы стирать их.
— Мне хватает еще с того раза, — ответил я. — Не веришь — могу поделиться.
— Это зелье совсем другое, — его голос сделался тихим, но настойчивым. — Сделай мне одолжение, не нюхай его.
Я вздохнул, развернул конверт и, используя его в качестве совочка, сгреб порошок в маленькую кучку на краю стола. Хорошее настроение куда-то исчезло, даже виски, казалось, прокисло в желудке.
— О’кей, Сёрфейс. Я сделаю тебе одолжение. — Я заглянул в его глаза так глубоко, как только мог, но он выдержал взгляд. — Только ты сделай мне встречное одолжение. Скажи, что сделало тебя тряпкой. Ты был крепче, даже валяясь на кровати перед телеком. — Я засмеялся, чтобы скрыть страх. — И если мне предстоит сделаться таким, как ты, дай мне знать, чтобы я пустил пулю в башку, пока у меня хватает на это духа.
Он наконец отвел взгляд и потянулся за стаканом, но тот был пуст.
— Придется тебе привыкать, Меткалф. Это не моя вина. Сейчас больше не поразгуливаешь, задавая вопросы.
— Я хотел взять лицензию.
— Нет больше лицензий, — вздохнул он.
— Но инквизиторы-то есть, — возразил я.
— Только не частные.
— Нет, есть, — сказал я, сжимаясь от неприятного предчувствия. — Вот он я. То, чем я занимаюсь, по-другому не назовешь.
— Твое занятие в прошлом, — сказал он тяжелым, мертвым голосом. — Ты этим занимался. Раньше. Теперь этого нет, Меткалф. Привыкай.
— Посмотри-ка, кто это говорит… — начал было я и осекся. Это вылилось бы во что-то грязное, а у меня душа не лежала к этому.
Его губы сложились в невеселую улыбку.
— Я жил только этим, — сказал я, наполовину себе самому. — У меня же нет ничего другого. Я пытался.
— Попытайся еще. Этого больше не будет. Тебе даже не позволят разговаривать с кем угодно. А про вопросы забудь.
— Забыть про вопросы, — повторил я. — Спасибо, буду знать.
Я провел пальцем по кучке белого порошка — на столе осталась дорожка. Мне отчаянно хотелось нюхнуть.
— Что не так с порошком?
— Индивидуальных смесей больше нет. Только стандартная.
— И что со стандартной?
— Забыватель с продленным действием. В этом все дело. Нюхай, если хочешь, только не забудь сначала написать на спичечном коробке свое имя и адрес. Большими буквами.
— Я думаю, переживу.
— Как хочешь. — Он вздохнул. — Да, Меткалф. Не заговаривай о прошлом. Память не поощряется. Для этого и предназначена эта дрянь. В Лос-Анджелесе запрещено знать, чем ты зарабатываешь на жизнь. И если ты не используешь это зелье, притворись, будто используешь. И если увидишь людей, говорящих в свой рукав, не думай, что они говорят с тобой. Учти.
