Являлись сморчки из окрестных лесов — покупали сморчки. Появился барашек — покупали барашка. Вот они свертываются тяжелыми кольцам, черные угри с собачьими мордочками, — давай угрей. А там кабачки — купить бы еще кабачков? Так нет — на сегодня довольно.
Многие, даже состоятельные козловцы совершали эти ежедневные утренние хождения на рынки. Они успевали, вернувшись домой с провизией, еще заснуть на один или два часа и шли потом на свои занятия спокойно, предвкушая удовольствие от ожидавшего их дома обеда…
Однажды утром, вскоре после встречи Вельтищева с Тальяферо в пивной у Изборской заставы, Сергей Севастьянович Серебрянников отправился на рынок. Рынок приветствовал нашего библиографа разноязыким шумом животных и людей. Сделав свои покупки, он собирался уже вернуться домой, как вдруг увидел Тальяферо. Тот сидел на складном стуле в своем, как обычно, очень помятом котелке, но в совсем необычной роли — продавца каких-то диковинных мясистых грибов. Грибы эти находились в лукошке, поставленном на камышовую рогожу. Лицо панорамщика светилось торжеством.
— Рубль да денежка, Тальяферо, — приветствовал Сергей Севастьянович местную знаменитость. — Где ты разжился такими грибами?
— А, здравствуйте, здравствуйте. Трюфелей не желаете ли приобрести? Отличный сорт — tuber melanosporum.
— Где же ты их раздобыл? — изумился Серебрянников. Он во все глаза глядел на бурые сморщенные грибы. Они вправду были замечательно похожи на французские трюфели, виденные им некогда в Марселе.
— Я открыл способ выращивания трюфелей в парнике, — объявил Тальяферо. — А грибницы мне прислали по почте.
— Но ведь это великолепное открытие! — воскликнул Серебрянников с искренним воодушевлением.
Тальяферо опустил глаза и скромно улыбнулся, оттого сделался похож на древнегреческого мима.
— И сколько ты хочешь за свою корзинку?
Тальяферо заломил порядочно. Но Сергей Севастьянович торговаться не стал. Корзинку с затхло ароматными грибами он тут же купил. Трюфели были большой редкостью в тех краях, и Серебрянников с удовольствием предвосхищал радостное удивление, с которым домочадцы встретят его диковинную покупку. Им, однако, пришлось испытать еще большее удивление, чем можно было ожидать.
Дома Сергей Севастьянович торжественно вынул из необъятной сумы лукошко и высыпал трюфели на большое блюдо. Тут все пораскрывали рты, вытащили из кучи и стали рассматривать четыре гриба совершенно неправдоподобного вида. Один из них был похож на дракона, сидящего на круглой подставке. Два других гриба напоминали гусениц. Но самым удивительным был, пожалуй, четвертый гриб. Он имел вид большеголовой человеческой фигурки.
Важной особенностью сходства между этими четырьмя грибами и теми предметами, на которые они походили, была его конкретность. Оно было гораздо осязаемее, скажем, сходства между причудливым корнем и образами, внушаемыми им нашему воображению. То было доказуемое, математически измеримое сходство…
Впоследствии Серебрянников задавался вопросом: знал ли Тальяферо, когда продавал трюфели, что в его корзинке среди десятков заурядных грибов было четыре гриба необыкновенных — «фигурных», как выразилась супруга Сергея Севастьяновича.
Тальяферо мог этого не знать, потому что был подслеповат. Правда, к картинной этой подслеповатости козловцы привыкли относиться с некоторым скептицизмом. Часто бывало, что, утвердив на треножнике панораму и полузакрыв глаза, Тальяферо, казалось, самозабвенно отдавался своей зазывной болтовне. Но неожиданно он весьма ловким ударом ноги отбрасывал хитрого мальчишку, покушавшегося на контрабандное обозрение панорамы в одну из щелей, которыми она изобиловала. Однако, чтобы заметить такой сравнительно крупный предмет, как мальчишку, достаточно иметь зрение менее острое, чем для различения особенностей маленьких грибов. Но даже и зная, что четыре из его трюфелей похожи на гусениц, дракона и человечка, Тальяферо с его эксцентричным образом мыслей мог не придать этому большого значения. Как бы там ни было, но когда неделю спустя при встрече Серебрянников спросил его об этих грибах, Тальяферо уклонился от ответа и переменил разговор…
Четыре «фигурных» гриба Сергей Севастьянович поместил под стеклянный колпак. Высохнув, они со временем утратили примечательность своего облика, превратившись в нахмуренные комочки. Из остальных трюфелей супруга Сергея Севастьяновича приготовила соус с упоительно пряным запахом. Облитые им макароны получили такую вкусность, что счастливцы, приглашенные на обед, облизывали не в переносном смысле, а в действительности свои пальцы.
Вельтищев данное себе слово сдержал. Поработав в пивной три дня, он сочинил про панорамщика весьма романтический рассказ. В нем говорилось, что Тальяферо, всю жизнь увлекавшийся грандиозными планами облагодетельствования человечества, покончил будто бы с собой, разочаровавшись в какой-то красавице, в которую он влюбился по воле авторской выдумки.
Весть о самоубийстве Тальяферо разнеслась по городу. В редакцию посыпались вопросы. Пришлось написать опровержение.
Пришел в редакцию и сам Тальяферо в своем неизменно помятом котелке. Не выразив ни малейшей обиды на преждевременное отправление его на тот свет, он обратил только внимание Вельтищева на то, что если бы ему суждено было наложить на себя руки, то сделал бы он это из-за более серьезного повода, нежели из-за женщины.
— Я слишком избалован вниманием привлекательных женщин, чтобы принимать близко к сердцу их причуды, — томно признавался Тальяферо…
Вельтищев оправдывался безотчетностью поэтического воображения и цитировал слова поэта о том, что:
…ветру в орлу
И сердцу девы нет закона.
В это время почтальон принес в редакцию кипу свежих парижских газет. Бывший здесь же Леон Дамурье немедленно занялся разгадыванием прибывших с газетами головоломок. Но первая же задача оказалась чересчур трудной. В ней требовалось провести линию через восемь нарисованных мостов, нигде не пересечь при этом намеченную пунктир реку и соединить линией два крестика на ее островах. И так и эдак чертил Дамурье булавкой по газете — ничего у него не выходило. Наконец он объявил, что может строго доказать неразрешимость задачи, и показал газету присутствующим. Тальяферо бросил на рисунок лишь один взгляд.
— Вы ошибаетесь, господин Дамурье, — сказал он, перебивая Вельтищева. — В условиях задачи, конечно, не сказано, что линия не может огибать истока реки. А если допустить, что исток находится в пределах рисунка, то задача решается очень просто!
