— Четвертый ахау — это последняя глава Пятого Солнца, а второй и тринадцатый ахау — первые главы Шестого Солнца. — Давид сверился с книгой, снова взяв ее в руки. — В Первом Солнце мы существовали в форме животных; во Втором обрели человеческую форму, но были из глины и совсем примитивны, со слабо развитым мозгом; в Третьем наш мозг увеличился, а сами мы были уже из дерева; в Четвертом возвысились до положения детей маиса, получили сознание, характер и индивидуальные особенности; в Пятом, нынешнем, научились ставить перед собой цели и добиваться их достижения, воспитывать характер и развиваться как личности.
— Знаешь, что во всем этом плохо? Что пророчества все истолковывают кто во что горазд. — Джоа не скрывала разочарования. — Я-то думала, они наведут нас на какой-нибудь конкретный след.
— Ты считаешь, они ничего не дают?
— Подытожь своими словами.
— Я полагаю, основные мысли сводятся к следующему: человечеству предстоит сделать выбор между своим исчезновением как вида и эволюцией в направлении полной интеграции в новый космический порядок; Землю ожидают потрясения в виде катастроф, обусловленных климатическими изменениями и всем тем, что происходит на Солнце, — пятнами, взрывами и т. д. и т. п. Мы — раса, отмеченная печатью страха смерти, загробного мира, и вместо этого страха должно появиться новое духовное состояние.
— Чудесно! — хмыкнула Джоа. — Однако ни слова о возвращении создателей, творцов.
— Тем не менее есть еще два момента, которые показались мне заслуживающими внимания. Один, относительно недавний, касательно инопланетян. — Давид искал в книге. — Согласно представлениям майя, всякому великому преобразованию предшествует буря — 11 августа 1999 года началось решающее тринадцатилетие, которое сейчас подходит к концу. В тот день человечество вступило в Зеркальную галерею. Цитирую: «Или мы научимся видеть себя такими, какие мы есть, и изменим отношение к планете и самим себе, или же планета позаботится, чтобы покончить с нами». Что и происходило все эти тринадцать лет. Другой поразивший меня момент — это то, что в самый пик затмения 11 июля 1991 года, когда, помнишь, я рассказывал, твоя мать потеряла ребенка, в 13 часов 18 минут в небе появился космический корабль, который в Мексике видели тысячи людей, а сотням его даже удалось заснять. Аппарат висел в воздухе в течение тринадцати минут и в 13.31 испарился, тринадцать — число, обозначающее у майя плодородие и смерть, но не как конец, а как начало возрождения. Тысячи людей его видели. Что это — массовая галлюцинация?
На сей раз Джоа ответила не сразу.
Закрыла глаза.
Голова раскалывалась.
Единственно, в чем она была уверена, — в необходимости вернуться в Паленке и попытаться найти последний след… Если он существует и она будет способна его увидеть.
— А если его не существует, зачем отец изменил рисунок надгробной плиты Пакаля, вписав в него число двадцать семь?
— Мне сейчас не хочется думать о марсианах, понимаешь? Я себя чувствую слишком реальным человеком, чтобы пускаться в поиски фантастических объяснений тому, что кто-то сказал сотни лет назад, пусть я и отпрыск одной из дочерей бури. — Она поднялась из-за стола и, выключая компьютер, сказала почти шепотом: — Я иду спать. Завтра опять рано вставать.
Давид молча захлопнул книгу.
Они были в квартире одни, Хуан Пабло не вернулся.
Джоа закрыла глаза и попыталась заснуть, но голова бурлила как котел, кипящий на медленном огне. В темноте она почувствовала себя маленькой, беззащитной, ввергнутой в пучину неизвестности, из которой не знала, как выбраться.
Давид потихоньку вошел в комнату и лег рядом.
Ощутив его присутствие по едва ощутимому колебанию воздуха, коснувшемуся ее плеча, когда он ложился, девушка затаила дыхание.
Она его хотела и боялась. Он был ей нужен. И все же…
— Джоа…
— Да? — еле слышно ответила она.
— Я не знал, спишь ты или нет.
— Заснуть, боюсь, будет не легко.
— Мне тоже, — признался он. — Сплошные сомнения и нескончаемые вопросы.
— Например, какие? — чтобы лучше его слышать, Джоа, лежавшая к нему спиной, повернулась.
— Не могу понять, зачем твоему отцу понадобилось привлекать тебя, оставлять этот след. Втянув в самую гущу событий, он подвергает тебя опасности.
— Ради бога, Давид, или ты забыл, что я дочь своей матери, что я — мостик к звездам?
— Если он ощущал опасность или ему угрожали, почему не связался с тобой по телефону и не сообщил ничего конкретного?
— Вероятно, не мог или думал, что если, не дозвонившись, оставит голосовое сообщение, им сможет воспользоваться кто-то другой… Не знаю, но могу придумать с десяток различных версий.
— А что если он ушел по собственной воле?
— Вот это мне представляется невозможным. Его увели.
— Они?
— Ты имеешь в виду инопланетян?
— Да.
На несколько секунд между ними повисло молчание.
— Твоя мать…
— Давид, прошу тебя, замолчи! — В ее голосе слышалась мольба.
— Прости.
Вновь воцарившееся молчание затянулось. В комнате было темно, но Джоа знала: их тела разделяют всего несколько сантиметров, он лежит, опершись на локоть, смотрит на нее, и воображение — средство более могущественное, нежели зрение — позволяет ему видеть ее во тьме.
Джоа приподняла руку. Безошибочно нашла лицо Давида. Нежно провела тыльной стороной ладони по его щеке.
Он замер.
Прикосновение было легким и мимолетным. Потом ее рука скользнула вниз, легла в его руку и замерла.
Нет, это было не приглашением — стремлением раствориться в покое.
Когда Давид склонился над ней, она закрыла глаза.
Его губы коснулись ее лба, затем сомкнутых век, щек и, наконец…
Этот поцелуй словно распахнул в ней какую-то потаенную дверь…
Дал выход чувствам.
Девушку охватила истома, обволокла чарующая нега. Ее губы ответили его губам, уста слились воедино. Джоа и Давид точно желали выпить друг друга — нежно, мягко и страстно, постепенно растапливая остатки слабого противления. Этот поцелуй был уже совсем не такой, как в тот раз, когда они покинули землю уичолов.
Джоа вся трепетала.
Рука Давида, ласкавшая до того ее руку, обвила Джоа за талию, чтобы с силой привлечь к себе. В вихре страстного желания возникла едва уловимая пауза, ив этот миг она тихо застонала.
— Пожалуйста, не надо… — прошептала девушка, испугавшись силы своего желания.
— Хорошо. — Он отстранился.
— Нет, не уходи! — Она перехватила его руку и вернула себе на талию: — Обними меня.
