Он протянул ей винтовку.
Рипли вздохнула — опять-таки скорее от усталости, чем по какой-либо другой причине.
Как ни странно, винтовка оказалась намного легче, чем казалось со стороны. Металлизированный пластик создавал полную иллюзию тяжести и массивности настоящего металла — из-за обманутого ожидания винтовка казалась даже легче, чем была на самом деле.
— Хорошо. Как это приводится в действие?
— Оттяни здесь… Взяла?
Хигс зашел ей за спину, чтобы помочь правильно взять оружие, но вдруг отшатнулся — его смутила близость ее тела, теплого и защищенного лишь тонкой тканью. Его вдруг охватило сильное желание прижать Рипли к себе.
Большим усилием воли он подавил в себе возбуждение.
«Нет, так нельзя…»
— Да.
— Теперь прижми фиксатор… Прижала?
Он снова сделал попытку приблизиться, и снова остановил себя всего в нескольких сантиметрах от ее тела.
— Да.
— Теперь быстро вставляешь магазин и ломаешь сверху, поняла?
Рипли кивнула. Перезарядка винтовки у нее получилась с первого раза, будто она всю жизнь только этим и занималась.
Взглянув на нее, Хигс поразился: и это ее называли Белоснежкой? Да она же — одна из них, лишь по какому-то недоразумению занявшаяся не своей работой.
Те же движения, те же мышцы, обозначившиеся под белой кожей, тот же взгляд, устремленный через прицел на пока невидимого врага.
— А это что? — спросила Рипли.
— Это гранатомет. — По всему телу Хигса снова прокатилась волна возбуждения. Чтобы случайно не выдать его лишним жестом или словом, он решил прекратить урок: — Я думаю, тебе это пока не нужно знать.
Рипли на миг нахмурилась.
«Что с ним случилось?»
— Раз ты начал объяснять, то давай, покажи мне все. Я уж как-нибудь разберусь. («Еще бы!» — подумал Хигс). Я кое-что изучала, и за себя постоять сумею.
«Зато я могу не устоять перед тобой!»
— Да, я это уже заметил… — сказал Хигс и отвел глаза от ворота ее майки…
Рипли шла по коридору, когда навстречу ей вывалился Горман. Повязка на голове, нетвердая походка. В нем оставалось совсем немного от бравого командира — так себе, уставший и несчастный человек.
Не только удар ящиком отбросил его на этот уровень, — пожалуй, крах надежд и планов сыграл в этом не меньшую роль. Медленно приходя в себя, Горман думал, думал, думал…
Наверное, у каждого человека в жизни встречается период, когда все его мировоззрение и даже нечто большее, чему психологи еще не смогли подобрать адекватное название, меняется в корне.
Человек, вышедший навстречу Рипли, уже не был тем прежним Горманом, которого она когда-то знала.
Она сразу же заметила изменение в нем, но определить его причину и качественный характер не смогла.
«Здорово же его задело», — отметила она, глядя на запавшие глаза, утратившие обычный блеск.
— Как вы себя чувствуете?
Вопрос был задан скорее из вежливости: злость в адрес Гормана никак не оставляла ее.
Лейтенант угадал ее мысли.
Она имела право так думать. Признавать это было обидно, тяжело, но это было так.
— Вроде ничего, только немного голова побаливает.
Рипли машинально кивнула и пошла дальше.
Горман поморщился.
Голова действительно болела, на душе было тяжело.
— Рипли! — окликнул он, спохватившись.
— Что?
— Я хотел извиниться…
«Какая разница… зачем?»
Уголок губ Рипли слегка дернулся.
— Неважно.
Она прошла мимо.
Ее реакция царапнула Гормана как новая обида, но тут же он напомнил себе, что она имела на это право.
Это он, чуть всех не погубивший, не должен был больше требовать ничего для себя. На что он обиделся? Что она не прочитала в его душе раскаяния и повела себя так, как будто его и не было?
Глупо.
Коридор на миг заволокло туманом, — у Гормана закружилась голова.
Может, он поторопился встать?
«Надо было дождаться Бишопа», — подумал он.
— Рипли!
— Чего еще? — обернулась она.
— Ты не знаешь, где Бишоп?
— Там, — она мотнула головой в неопределенную сторону.
— Не понял?..
— Он чинит антенну. Передатчик, чтобы мы могли связаться с кораблем.
Ей не хотелось продолжать разговор, но оправдываться перед собой за свою невежливость, — лейтенант все же был слишком болен на вид, — ей хотелось еще меньше.
«Чинит передатчик… — мысленно повторил Горман. — Даже Бишоп…»
Ему было стыдно.
«С какой стороны они могут напасть?»
Рука Бишопа потянулась к синему проводку.
«Спаять здесь, присоединить к трансформатору… В сроки укладываюсь», — размеренно текли его мысли, и лишь одна, как компьютерный вирус, выскакивала то и дело из глубины… души? Программы? Неважно. Бишоп спрашивал себя, откуда можно ожидать нападения, и всякий раз после этого вопроса все остальное уплывало.
«Наверное, что-то сломано и у меня… Это очень неприятно, заметил Бишоп. — Надо будет провериться, когда вернусь. Если вернусь целым».
Темнота за городом сгущалась, но отсветы вызванного взрывом пожара и электрического зарева, пропущенные через рвущийся из поврежденных охладителей пар, прекрасно освещали панель передатчика.
Вообще пейзаж выглядел сейчас еще более фантастически, чем прежде, но любоваться им было некогда.
Особый колорит придавали ему ярко-голубые молнии, по неизвестной причине выписывавшие причудливые зигзаги вокруг наиболее высоких конструкций. Что-то творилось с комплексом, если не с самой природой: казалось, все вокруг дышало, вздыхало; где-то одиноко лязгал кусок металлической трубы, бьющейся в металлическую же стену, где-то стонала и всхлипывала рассыпающаяся аппаратура.
Бишоп ничего не замечал.
«Зачистить контакт… присоединить… закрепить, — скользили его мысли. — И все же интересно, с какой стороны могут напасть эти существа?.. О чем я думал перед этим? так, присоединить, закрепить… Потом проверюсь. Странно, почему я не могу определить, что это у меня сломалось — вроде бы я цел?..»
Искусственный человек продолжал работать, так и не поняв, что беспокоило его. Настоящие люди назвали бы такое состояние страхом…
А на корабле его стараниями челнок уже готовился к старту…
Этот участок лаборатории был отгорожен прозрачной стеной — Рипли специально выбрала его для Ньют как самый тихий уголок.
«Она, наверное, уже спит». Рипли направилась к кровати, ожидая застать там самую мирную их всех придуманных природой картинок — спящего ребенка.
Первый же взгляд на кровать заставил ее похолодеть.
Девочки не было.
Рипли закрыла глаза и снова открыла.
Никого.
«Она не могла никуда уйти… Я бы знала», — сердце Рипли бешено заколотилось; сказанные ею самою слова не успокаивали.
