— И тогда могла бы пострадать и ты. Понимаешь? А я ни за что не смог бы пережить такое!
И когда я, крепко прижав к груди притихшую Катю, вполголоса выговаривал ей за несдержанность, за спиной раздалось чье-то покашливание, а затем, Колькин неуверенный голос попросил:
— Алекс. Там они встать не могут.
Я же развернувшись к своему однокашнику, растерянно протянул:
— Как. Не могут?
На что осмелевший Колька, указав рукой себе за спину, ответил:
— Там Танька побежала скорую вызывать. Тот бугай, до сих пор по тротуару катается. Чем ты там его не знаю. Да только видно не быть ему мужиком больше. В общем, ты это… помоги, пожалуйста! Так их нельзя оставить. Замерзнут ведь.
Вцепившаяся в мою руку Катька, было заартачилась, но заглянув мне в глаза, поняла что ее авторитета в этом случае недостаточно.
А когда мы все прибежали к месту происшествия, где-то далеко послышалась сирена. И через несколько минут, выскочивший на дорогу, (прямо под колеса белой машины, как вентилятор размахивая руками) Колька, остановил спешащую на экстренный вызов бригаду.
После чего, работнички в белых халатах, без долгих расспросов погрузили в скорую, едва шевелящихся ночных хулиганов, и даже не попрощавшись, рванули в обратном направлении. Завывая сиреной, и озаряя все вокруг синими всполохами.
«Да. Вот он, момент истины, — подумал я тогда, — не зря мне столько раз было сказано: Александр, В твои руки вручается серьезнейшее оружие. И как ты будешь им распоряжаться, зависит только от тебя. И не зря Олег так часто повторял: — Ал, Будь осторожен. Поверь, данная школа предназначена для серьезного противника. Так что обычному лузеру, может показаться слишком много. Вплоть до внепланового путешествия к предкам. Короче, держи себя в руках всегда. То есть не забывай об этом, даже когда ты очень обижен. Иначе, тебе суждено всю жизнь прожить сожалея о содеянном».
Эта история, кроме школьной славы победителя и грозы всей шпаны, имела для меня серьезные, можно сказать фатальные последствия. Но тогда, побывав в милиции, и исписав там уйму бумаги, я казалось, забыл обо всем произошедшем. И только опасливые взгляды, бросаемые мне вслед, а так же какое-то осторожное шушуканье за спиной, еще долго напоминали о той злополучной ночи.
Но шли дни, и вот наконец, настала пора выпускных экзаменов. За окнами мельтешил тополиный пух, и на сердце у меня было так же, легко и привольно. Каждый день, я начинал с утренней пробежки, к которой со временем присоединилась и Катька. Моя радость. Мой ясный лучик. Всегда такая веселая и счастливая. От чего и без того весеннее настроение просто зашкаливало. Казалось, тот зимний вечер, еще больше возвысил меня в ее глазах. И хотя мы ни разу больше не коснулись этой темы, я ощущал некие изменения, особенно со стороны Катиных родителей. Они больше не боялись отпускать со мной свою единственную дочь.
После пробежки, я долго разминался, а затем, позавтракав, выбегал на балкон, и перед тем как идти в школу, еще добрых полчаса мы болтали с Катькой.
Экзамены я сдал на отлично. Так как, мой прежний раздражитель в юбке; Юлька Кимчук, больше совершенно не интересовала меня. Хотя я не раз ловил на себе ее странный взгляд. Авторитет мой, последние два года стал чуть ли не самым высоким в школе, Да вот только не было больше у меня к ней ничего. И хотя Юлька день ото дня все хорошела, и за ней, пытаясь отбить ее у Борьки, ухлестывала добрая половина нашего района, меня это совершенно не интересовало.
Я чуть не каждую перемену бегал к Катьке. И по ее словам, весь женский коллектив их класса, дружно ей завидовал.
— Представляешь! — со смехом рассказывала она: — Когда ты впервые пришел ко мне в класс, у нас произошел настоящий переворот! Все наши ребята, даже самые оторванные, стали тише воды ниже травы. И здороваются со мной теперь как с учительницей! Я чувствую себя почти королевой!
И вот наконец, прозвенел последний звонок. Растроганные учителя, выглядевшие в этот день как никогда празднично, собираясь небольшими группками по всему залу, напутствовали своих теперь уже бывших учеников. Наш классный руководитель, совсем еще молоденькая выпускница пединститута — Альбина Алексеевна, заменившая год назад нашу Марфу, тоже украткой вытирая слезы, провожала своих любимцев во взрослую жизнь. Я, честно говоря, тоже растрогался. Понимая; что уже больше никогда не прийду я в наш кабинет. И что больше никогда не увижу своих одноклассников в полном составе. Что уже не будем мы больше, прячась в самых дальних закоулках, крутить из обломков пластиковых линеек мерзко смердящие дымовушки. И не будут уже розоветь наши уши, когда красавица — Альбина Алексеевна, застукает нас со шпаргалкой на контрольной. И еще многое-многое тогда, хорошее и не очень, пролетело мимо в памяти как яркое живое кино. А когда мы стали прощаться с учителями, наша Альбина, вдруг обняв меня, крепко поцеловала, со словами: — Ну, Александр! Желаю тебе счастья!
Я, растерянно глядя на своих однокашников, еще долго хлопал глазами, и под довольные смешки наших девчонок, размазывал помаду по щеке.
На выпускном, наш школьный ансамбль, (по мнению собравшихся), превзошел сам себя. И даже Розовая Жанна, вечно крашенная в какой-то красно-розовый цвет десятиклассница, великолепно отработала свою программу. И конечно, в тот вечер я тоже был, что называется в ударе. Каждый раз после очередной моей песни, наш класс, аплодировал громче всех. А когда я на бис исполнил Тальковские Чистые пруды, Меня насильно стащили со сцены, и не отпускали, пока я не перетанцевал со всеми девчонками своего класса. Только в тот вечер, я осознал; как же все-таки мне были дороги эти ребята.
Затем, была еще долгая магнитофонная дискотека, где я успел дважды на прощание пригласить Юльку. И где наши, уже слегка поддавшие парни, скакали по залу как дикие мустанги в прерии, нещадно оттаптывая ноги своим партнершам. Я кстати, тоже успел хлебнуть за углом актового зала, из пластикового стаканчика. Колька Серебрянников, отозвав в перерыве на улицу, плеснул мне граммов сто Армянского коньяку, и под яркими ночными звездами, под шелест молодых кленов и громкий смех, доносившийся из приоткрытых окон, я впервые попробовал этот напиток. Выпив и занюхав рукавом, я ощутил слабый удар куда-то в область совести, которая не выдержав такого натиска, сдала на время свои позиции. Так что веселый и шебутной, я вновь влетел в зал, и тут же отыскав Юльку, потащил ее в центр танцующих пар. Я видно так и не простил ей Борьку. И хотя сердце мое уже было с другой, перед красавицей Юлькой, пришедшей на выпускной вечер в великолепном белом платье, в котором она походила на какую-то зарубежную актрису, было трудно устоять. Глаза ее сияли, и как мне казалось, в этот вечер она была еще красивей. Но я, приглашая ее танцевать, просто прощался со своей первой любовью, и не больше. Однако Юлька, видно, чего-то ожидая, все же то и дело заглядывала мне в лицо.
