— согласие или протест.
Не повернула, чуть качнула.
Когда взрыв боли миновал, я открыл рот и прохрипел короткое слово:
— Иду.
Ещё кусок боли — это клинок выдернули из раны. Нервная тошнота, как яд, проникла во всё тело. Но я всё же встал, опираясь о ствол.
Я собирался остановиться возле Ёнси, но получил удар между лопаток. Может, и к лучшему — он дышал, но она, наверное, не заметила этого. Я надеялся лишь на Пел-Ройг.
…День перевалил за середину. Ставра шла позади, не опуская меча, я, спотыкаясь и прижимая раненую руку к телу, указывал путь. Эта дрянь перевязала мне раны, чтобы я не истёк кровью, и теперь меня тошнило ещё и от отвращения. Сороку она выбросила из головы, вроде бы даже живую.
Лужи подёрнулись ледком; шумели птицы, большая стая, но очень далеко. На тропе стоял чей-то заиндевелый капкан, и мы обошли его. Попалась старая железная ограда, вырастающая прямо из земли, вся исписанная сердцеедскими насечками. Я мало в них понимал, но, по-моему, это были ругательства.
Один раз я упал и сказал, что, пока не поем, дальше не пойду. Есть старался долго. Прилагать усилий не нужно было, одной рукой получалось плохо.
Шёл я путано, сворачивая где не надо, придумывая несуществующие препятствия, но всё равно мы продвигались вперёд, к Торнадоре. К живым — людям и нелюдям, — которые не знали, что к ним идёт нежить.
У меня был план, один-единственный и крайне сомнительный.
И когда стальная рука резко взяла меня за плечо, я понял, что всё идёт как надо.
— Эй, мы ходим кругами, эмпат. Мы здесь проходили.
— Да неужели, — сказал я безо всякого выражения. Она повернула меня к себе — капюшон съехал, пустая клетка вместо головы ужасала.
— Заблудились, да? — спросил я.
— Я думаю, нет, — ответила нежить. — Я думаю, ты тянешь время, и теперь тебе придётся его навёрстывать. Иначе я причиню тебе боль.
— Какой-то предсказуемый диалог, — сказал я, и быстрое лезвие резануло меня по щеке и, не успел я испугаться, по шее. Неглубоко, но болезненно.
— Промахнулась?
Вместо ответа она ударила меня железным кулаком, а когда я упал, наступила ледяной подошвой на пробитую руку и стала вдавливать её в лесной сор. Я закричал как мог громко. Просто не мог больше сдерживаться.
Она убрала ногу только через десять секунд, и, боги, я не хочу даже вспоминать, на что я был согласен в ту минуту.
— Итак, — сказала она, — теперь я готова выслушать, как мы можем перестать ходить кругами и начать действовать.
Если бы я согласился сразу, она могла бы и не поверить. А я хотел убедить её, что она меня заставила. Поэтому собрал всё упрямство и каким-то образом ответил:
— Нет.
…По правде сказать, я отключился и пришёл в себя только от железных ледяных пощёчин. Рука, охваченная болью, занимала полмира. Я скосил глаза и увидел, что к первой ране добавилась ещё одна, в районе между большим и указательным пальцем. Не сквозная, но это меня не утешало.
— Ладно, — прохрипел я. — Что ты, тварь, хочешь?
— Я ж не тварь, — сказала Ставра. — Я нежить. Ты не путай.
— Пошла ты. В общем… Пошли.
— Ты вспомнил короткий путь?
— Я ещё устрою тебе проблемы. Но, видят Боги сквозь Стекло, вот тебе короткая дорога. Дай мне отдохнуть.
Я поплёлся вперёд, баюкая раненую руку, как младенца. Пахло кровью, я не любил этот запах, но сейчас… Пусть, подумал я. Пусть.
Местность понижалась. А подошвы всё глубже уходили в грязь. Мы вступали в Острый лес, и небо над нами мрачнело. Было очень холодно, но я шёл и шёл, пока голос Ставры не вырвал меня из какого-то мозгового оцепенения. Я обнаружил себя по щиколотку в иле. В двух шагах от стальной таблички на столбе, где значилось название этих мест. «Поника». Табличка стояла тут с войны. Мне всегда казалось, что она обломана и слово раньше было длиннее.
— Болота, эмпат? Надеешься, что я провалюсь?
— Я не так наивен. Но это короткий путь.
— А, ты хочешь дать мне то, чем я не могу воспользоваться?
— Ты так хорошо говоришь за нас двоих, — я замёрз, горло болело. — Можно, я помолчу?
— Лёд тебе в глазницы, как ты умудряешься до сих пор огрызаться?
— Пошла ты.
Удар лезвием в рёбра, унизительно быстрый и болезненный. Я полез в грязь. Голые, тёмные, колючие деревья, как злой рисунок углём, нависали над нами. Мёртвая трава застыла в серой хляби. Тяжёлая Ставра шла за мной, иногда утопая по середину голени. Плащ волочился за ней грязной тряпкой. Меня колотило от боли, холода и предчувствий.
Магия — это всегда холод. Слишком много силы вытягивает она из окружающего мира. Теперь-то было понятно, что ранние холода принесли с собой Лода и Ставра. Но этого сейчас было мало. Мне требовалось, чтобы магия в прямом смысле была направлена на вызов холода. И, кажется, я этого добился. Неживая остановилась, откинулась назад. Тихо и страшновато гудело что-то в её стальном теле. И я буквально почувствовал, как стремительно стынет лесной воздух. А с ним и моя кожа, и нутро.
Ударил мороз, грязь смерзалась почти моментально, кристаллизовался тонкий, в разводах, ледок, из влажного воздуха повалил снег. Треугольные, крючковатые снежинки не хотели вести себя, как настоящие — магия как-то влияла на их форму.
Пел была очень далеко, и больше здесь ничто не сдерживало погоду. Наоборот, холод так и сгущался вокруг пропитанной магией неживой. Снег падал и не таял. Глядя на него сквозь иней на ресницах, я то ли воображал, то ли чувствовал, как в чёрной норе меж корней, на лежалых листьях, просыпается могучий зверь. Встаёт, не потягиваясь, словно и не спал. Мягко ступает по стальному листу. Выбирается на свет угасающего дня, втягивая холодный воздух неподвижными ноздрями.
Сама зима шла за мной, и я уже ничего не мог сделать. Мне оставалось только надеяться на её приход.
Мы продолжали углубляться в болота. Один раз что-то пробило мёрзлую корку, и три толстых чёрных каната с крючьями схватили меня за ноги. Ставра обрубила их, молча. Под болотом словно прокатился вдруг шар, ухнуло, появилось — и пропало — ощущение бездны под ногами, и всё утихло.
Второй раз жёлтые, светящиеся глаза всплыли в стороне из-под воды, заболела сильнее рука, странно заныли зубы в дёснах, слёзы потекли сами собой, как и кровь из носа. Странно загудело, резонируя, тело Ставры, заплясали огоньки на моих волосах и её пальцах. Потом существо ушло, вернулось
