была освобождена пациентом с довольно тяжёлой судьбой. Шестью месяцами ранее мужчина, которому дали прозвище «Мистер Магу» [16], внезапно перестал узнавать лица, включая своё собственное. К сожалению, проблема была вызвана физиологическими нарушениями (его ударил по голове отвалившийся кирпич), поэтому мы мало чем могли помочь, разве что посоветовали его друзьям и родственникам носить бейджики с именами. Жене Мистера Магу эта идея не понравилась, и она ушла к тому моменту, как он вернулся в их квартиру.
Я плюхнулся назад в кресло и посмотрел на свои немногочисленные заметки, сделанные во время беседы. «12/31, сразу после завтрака» и «Поговорить с пациентами про их планы касательно планеты Ка-Пэкс». Остальное пространство листа занимали неразборчивые каракули: клубок голубых нитей, рассыпанных по бледно-жёлтой бумаге в клетку. Я только надеялся, что нити, вьющиеся в разуме Роберта, могут быть распутаны и приведены в порядок прежде, чем станет слишком поздно. Последний раз, когда прот «улетел» при похожих обстоятельствах, Роб оставался в состоянии кататонического ступора целых пять лет, вплоть до возвращения своего альтер эго. Но на этот раз оно (то есть прот) не вернётся.
Единственной хорошей новостью, которую я вынес из нашей беседы, были слова Роберта, что он «решил отдохнуть от своей жалкой жизни». Они — кто «они»? предполагают, что с течением времени он снова будет готов сотрудничать на пути к исцелению. Но когда? И почему жизнь вдруг показалось ему жалкой? Мне только остаётся надеяться, что мы сможем ему помочь больше, чем Мистеру Магу, хоть и времени у нас в обрез.
Я вернулся в свой офис на пятом этаже, где меня дожидалась Жизель. Я почти забыл про неё.
— Ну что? — спросила она измученным голосом.
— Прости, Жизель. Кажется, мы вернулись к тому, с чего начинали.
— Но почему? Я не понимаю!
— Иногда психическое заболевание проявляется как гром среди ясного неба. В буквальном смысле слова. Маленькая искра запускает цепь электрических импульсов. Пока мы не узнаем больше о химических процессах и физике мозга, всё, что мы можем — это пытаться вернуть пациента в нормальное состояние всеми доступными средствами.
Жизель нахмурилась. Уже проделав этот путь, она знала обо всех рисках и возможностях сложившегося положения.
— Я смогу его навещать, как и прежде?
— Конечно.
У меня не было намерения отказывать в этой просьбе. Ввиду уникального положения Жизель в роли буфера между протом (Робертом) и внешним миром, мы оба знали, какую огромную пользу она может принести своему возлюбленному. Возможно, он скажет что-то значимое, когда она будет рядом; что-то, чему не придаст значения обычная медсестра.
— Кстати, а где твой сын?
— Я позвонила маме прошлой ночью. Она побудет у нас, пока не разберемся, что к чему.
— А мать Роба?
— Ей тоже звонила. Она снова вышла замуж и теперь живёт в Аризоне. Хотела приехать, но я её отговорила. Будет мало толку от её визита, если мы не узнаем, что с Робертом.
Я посмотрел на её энергичное, всё ещё моложавое лицо.
— Ты, наверное, знаешь о проблеме Роба не больше, чем я. Как думаешь, что пошло не так?
— Думаю, купание Джина каким-то образом подняло плохие воспоминания из глубин. Но почему он исчез так внезапно и на его место тут же пришёл прот… — она пожала плечами.
Я и забыл, что Жизель рассматривала их как две отдельных личности.
— Есть идеи, куда он мог пропасть?
— Вообще никаких. Разве что вернулся в Гвелф [17].
— Его родной город?
— Да.
— Почему Гвелф?
— Не знаю. Когда меня что-то тревожит, то возвращение в места, где я выросла, приносит облегчение. Это как сбежать во времена, когда всё было проще.
Я понимающе кивнул, хотя сам до сих пор жил в доме, где вырос, и никуда не переезжал. Но ни моё детство, ни детство Жизель не были омрачены теми страданиями, что выпали на долю Роба.
— Я могу увидеться с протом прямо сейчас?
— Хорошо, Жизель. Посмотрим, что ты сможешь узнать про прота из того, чего не смог узнать я.
— Спасибо, доктор Брюэр.
Она резко поднялась и поцеловала меня в щёку перед тем, как выйти. А затем заскочила снова.
— Кстати, — добавила она. — Возьмёшь к себе Окси, пока Роб не вернётся?
Так случилось, что наш собственный далматин, Шаста Дейзи, умерла в августе. Несмотря на то, что ей было пятнадцать лет и она прожила на удивление счастливую жизнь, мы всё еще скучали по тому, как она спала в нашей кровати, выглядывала из окна на заднем сидении авто, играла с внуками. Жизель снова подловила меня и знала об этом.
— Ну хорошо. Привози его завтра в институт.
— И ещё кое-что.
— Что?
— Окси теперь вегетарианец.
— Собака-вегетарианец? Это возможно?
— Конечно. Вопрос только в подборе правильного рациона с достаточным количеством витаминов и минералов. Я дам тебе список.
— Благодарю, — пробормотал я.
Жизель широко улыбнулась.
— Я знала, что могу на тебя положиться.
Хотел бы я разделить её уверенность.
После ухода Жизель я некоторое время пытался разобрать бумаги на столе — ритуал, который помогает сосредоточиться каждый раз, когда на голову сваливается что-то неожиданное. Среди бумаг были неотрецензированные рукописи, просроченные приглашения на мероприятия, мои незаконченные статьи, всевозможные книги, перепечатки, каталоги, блокноты и стикеры. Позади всего этого стояла рамка с фотографией моей семьи.
Я посмотрел с нежностью на фото, вспоминая день, когда оно было сделано. Это было семь лет назад на пикнике, на заднем дворе нашего дома. То был первый раз, когда я пригласил прота домой, чтобы посмотреть, как на него повлияет нормальная домашняя обстановка (в то время я ещё не знал о Роберте). Я и моя жена Карен сидели на первом плане, Шаста — на наших ногах, а сзади стояли наши сыновья: Фрэд слева, Уилл справа. Между ними стояли наши дочери — Эбби и Дженнифер. Руки Уилла изображали антенну, торчащую из моей головы.
Как много всего изменилось за эти семь лет! Уилл, учащийся тогда в старшем классе средней школы и страдающий кокаиновой зависимостью, теперь учится на третьем курсе медицинской школы и делает успехи. Он всё ещё планирует стать психиатром и жениться на Даун Сигел после окончания учёбы. Они живут вместе уже два года.
Дженнифер, на тот момент студентка-медик, теперь специализируется на лечении и профилактике ВИЧ в округе Сан-Франциско. На самом деле она стала кем-то вроде знаменитости в Северной Калифорнии, героем нескольких журнальных и газетных статей, и так же счастлива в своей работе, как Мать Тереза — в своей. Несмотря на то, что обязанности вынуждают Дженнифер посещать
