то мы опустошим вселенную лжи.
— «Поступай так, как я говорю, а не так, как я поступаю».
— Это как?
Нима — она говорит, чтобы я называла ее по имени, — берет меня за руку и тянет за собой вдоль по тоннелю. Мы добираемся до двери, Нима стучит костяшками пальцев, и дверь открывается. Она впускает меня в свою каюту. Шкаф с выдвижной стойкой и ремнями, терминал нашей корабельной компьютерной сети и уголок, где можно поговорить. Мы вплываем туда. Нима мягко — по крайней мере, это так выглядит — убирает упавшую мне на глаза прядь волос.
— Возможно, у Сакья Гьяцо был сердечный приступ, детка.
— Возможно?
— Такова официальная версия, которую советник Ти изложил нам всем, не спящим призракам, как причину отсутствия Сакья Гьяцо.
Я глубоко задумываюсь.
— А неофициальная версия какая? Что его убили?
— Это одна из неофициальных сплетен, да. Перед лицом неизвестности, детка, люди дают волю воображению, и появляется столько версий, что их не засунуть обратно в мешок, откуда они высыпались. К тому же мы думаем, что засовывание идей в мешок — плохая мысль. Куда лучше было бы вытащить их на свет и выяснить все точно.
Я трясу головой.
— Мы — это кто?
Нима улыбается краешком губ.
— Не те, кто запрещает высказывать правдоподобные версии, отличные от официальной.
— А ты как думаешь, что случилось?
— Мне не стоит этого говорить.
— Вытащи идею на свет.
Ее улыбка становится шире.
— Возможно, я так и сделаю.
— Я новая Далай-лама… ну, может быть. Я могу осветить твою идею. Скажи мне, Нима.
Она долго изучает мое лицо и наконец говорит:
— Боюсь, что Сакья Гьяцо совершил самоубийство.
— Далай-лама?!
Не могу с собой справиться. Ее слова — клевета! Клевета на человека, который, как это ни странно, существует сейчас во мне.
— Ну и что, что Далай-лама?
— Бодхисатва живет для других. Он никогда бы не убил никого, себя тем более.
— Он оставался не спящим слишком долго, почти полстолетия. Он избегал урсидормизиновой спячки, потому что сон мешал ему исполнять роль духовного лидера. Для тех, кто в гибернации, жизненные процессы замедляются, но Сакья Гьяцо прожил эти годы в полной мере. Его святейшество обладал душой бодхисатвы, но у него было обычное человеческое тело. Износ тела лег бременем и на его дух. Сакья Гьяцо мучили сомнения, сумеет ли он продержаться все время полета и сможет ли быть пастырем колонистам на Гуге.
Я скрещиваю руки на груди. Эта идея оскорбляет покойного Далай-ламу. И отравляет меня.
— У него был сердечный приступ!
— Значит, ты согласилась с официальной версией, — спокойно говорит Нима.
— Ну ладно. Я думаю, кто-то убил Сакья Гьяцо. А вовсе не усталость и печаль заставили его самого это сделать.
— Детка, где твое сострадание? — мягко спрашивает она.
Я отплываю прочь:
— А где твое?
Я сражаюсь с дверью каюты старпома, хочу выйти и не могу.
Ниме приходится подплыть, постучать костяшками пальцев по пластине двери и выпустить меня.
* * *
Включились генераторы искусственной гравитации. Я чувствую их гудение через пол моей каюты в «Амдо», чувствую его и в блоке Z, где почивают наши сонники. Ларри говорит, что в других местах искусственная гравитация на «Калачакре» работает примерно как электричество во времена войн на Земле. Ну, во всяком случае, мне не нужно пристегиваться ремнем в учебной кабинке, и всякий мусор вроде зубных щеток, ручек и d-кубов не плавает вокруг как в дурном сне.
Кто-то стучит.
Кто?
Это не Ларри, сегодняшний урок уже был, и не мама, она спит в своей капсуле, и не папа, он сейчас в «Юцанге», помогает монахам строить каменные сады вокруг гомпы. Папа может посетить «Юцанг», а вот я — уже почти возведенная в сан Далай-лама — должна проводить время с обычными людьми, не монахами.
Снова стучат.
Входит Ксао Сонгда, капитан Ксао, пилот нашего корабля. Он отстегивает складной стул от стены и садится на него рядом с моей учебной кабинкой. Несмотря на напряженную работу, он слоняется повсюду почти столько же, сколько я.
— Старпом Фотранг сказала, что у тебя есть сомнения.
Сомнения — часть меня, как сбрасываемые баки — часть «Калачакры», что значит «Колесо времени». Наш страт-корабль сбросил цилиндры, заполненные замороженным антиводородом, разгоняясь до крейсерской скорости в первые четыре года полета. Хотела бы я так же легко отбросить свои сомнения!
— Ну? — Капитан Ксао поднимает бровь.
— Что, сэр?
— Мой старпом лжет или у тебя правда есть сомнения?
— Я подвергаю сомнению все.
Капитан Ксао наклоняет голову.
— Например, детка?
Он милый, но ведет себя невежливо.
— Я сомневаюсь в том, кто мой создатель, почему я родилась в огромной консервной банке, почему мне больше нравится, когда искусственная гравитация включена, а не выключена. Сомневаюсь в корабельности формы нашего корабля, в здравом рассудке Ларри, в реальности куска камня, к которому мы летим. Сомневаюсь…
Капитан Ксао пытается меня прервать:
— Грета!
— …болят ли у меня ноги, и сомневаюсь в том, что моя душа смешалась с душой Сакья Гьяцо, ведь я родилась до того, как он умер. Сомневаюсь…
— Стоять! — говорит Ксао Сонгда. — Старпом Фотранг сказала, что ты сомневаешься в официальной версии смерти двадцать первого Далай- ламы.
— Да.
— Я тоже. Но как твой капитан, а еще художник могу заверить тебя в том, что наш корабль имеет вполне корабельную форму.
Я пристально смотрю на него, а потом спрашиваю:
— Официальная версия — правда или нет? Сакья Гьяцо в самом деле умер от ин-фрахта мимо карты?
— Инфаркта миокарда, — поправляет капитан, он не понял мою шутку. — Да, именно так. Увы.
— Или вы говорите так, потому что это сказал советник Ти, а он выше вас рангом?
Ксао Сонгда сбит с толку.
— Зачем бы советнику Трунгпа лгать, как по-твоему?
— Из врущих побуждений?
— Из худших побуждений, — снова поправляет меня глупый капитан.
— Ладно, из худших. Был ли он причастен к смерти Сакья Гьяцо… из подлых причин, скрытых в глубине его сердца, как проклятые души заперты в аду?
Капитан шумно переводит дух.
— Великие боги, детка!
— Ларри говорит, что кто-то убил Сакья Гьяцо. — Я выбираюсь из своей учебной кабинки и делаю шаг к капитану. — Может, вы?
Капитан Ксао смеется.
— Знаешь, Гри-Бри, сколько мне пришлось покувыркаться, чтобы стать капитаном этого корабля? По происхождению я китаец, хань. В Свободной Федерации тибетских странников никто не горел желанием сделать меня капитаном «Калачакры». Но я истинный приверженец желтой веры, и я был лучшим пилотом среди тех, кто на тот момент еще не улетел к пригодной для обитания планете. И вот
