— Видите ли…
— Я задал вам простой вопрос. Вы проверяли эти материалы. Можете ли вы указать хотя бы одну ошибку робота?
Профессор нахмурился.
— Нет.
— Перед вами образчики заданий, выполненных роботом за четырнадцать месяцев его деятельности в Северо-восточном университете. Не будете ли вы так добры ознакомиться с ними и указать хотя бы одну-единственную ошибку?
— Когда он в конце концов ошибся, то это была всем ошибкам ошибка! — ответил профессор.
— Отвечайте на мой вопрос, — загремел защитник, — и только на него! Можете ли вы отыскать хоть одну ошибку в этих материалах?
Декан Харт внимательно просмотрел каждый лист.
— Здесь все в порядке.
— Если исключить тот случай, который сейчас рассматривает суд, знаете ли вы хотя бы об одной ошибке, допущенной роботом И-Зет Двадцать Семь?
— Если исключить случай, рассматриваемый судом, то не знаю.
Защитник откашлялся, словно отмечая конец абзаца, и задал новый вопрос:
— Вернемся теперь к голосованию. Вы сказали, что большинство голосовало за аренду. Как распределились голоса?
— Насколько я помню, тринадцать против одного.
— Тринадцать против одного! Не кажется ли вам, что это нечто большее, чем просто большинство?
— Нет, сэр, не кажется. — Весь профессорский педантизм свидетеля вырвался при этом вопросе наружу. — Слово «большинство» означает «больше, чем половина». Тринадцать из четырнадцати — это большинство, и ничего больше.
— Практически единогласно.
— И тем не менее всего лишь большинство. Защитник изменил направление атаки.
— И кто же был единственным несогласным? Декан Харт заметно смутился.
— Профессор Саймон Нинхаймер. Защитник разыграл изумление.
— Профессор Нинхаймер? Заведующий кафедрой социологических наук?
— Да, сэр.
— То есть истец?
— Да, сэр.
Защитник поджал губы.
— Иными словами, вдруг обнаружилось, что человек, требующий у моего клиента, «Юнайтед Стейтс Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн», возмещения ущерба в размере семисот пятидесяти тысяч долларов, и был тем единственным, кто с самого начала возражал против аренды робота, вопреки единодушному мнению всех остальных членов совета.
— Он голосовал против — это его право.
— Кстати, когда вы рассказывали о том заседании, вы не упомянули ни об одном замечании профессора Нинхаймера. Он что-нибудь говорил?
— Кажется, да.
— Только кажется?
— Он высказал свое мнение.
— Против аренды робота?
— Да.
— В резкой форме?
— Он был просто вне себя, — ответил декан Харт после небольшой паузы.
В голосе защитника появились вкрадчивые нотки.
— Профессор Харт, скажите, вы давно знакомы с профессором Нинхаймером?
— Лет двадцать.
— И хорошо его знаете?
— Думаю, что да.
— Не кажется ли вам, что это было в его характере — затаить злобу против робота, тем более что результаты голосования…
Конец фразы нельзя было расслышать из-за негодующего возражения обвинителя. Защитник заявил, что у него больше нет вопросов к свидетелям, и судья Шейн объявил перерыв на обед.
Робертсон угрюмо жевал бутерброд. Конечно, три четверти миллиона корпорацию не разорят, но и эти деньги лишними не назовешь. К тому же неблагоприятная реакция общественного мнения в случае проигрыша процесса обойдется в конечном итоге еще дороже.
— Зачем им понадобилось так обсасывать вопрос о том, как Изи попал в университет? — раздраженно спросил он. — Чего они этим собираются добиться?
— Видите ли, мистер Робертсон, — спокойно ответил адвокат, судебное разбирательство напоминает шахматную партию. Выигрывает тот, кто сумеет оценить ситуацию на большее число ходов вперед, и мой коллега, представляющий интересы истца, отнюдь не новичок в этой игре. Доказать, что истцу нанесен ущерб, они могут без особых хлопот. Главные их усилия направлены на то, чтобы заранее подорвать нашу защиту. Они, вероятно, полагают, что мы будем пытаться доказать на основании Законов Роботехники, что Изи просто не мог совершить подобное действие.
— Но ведь так оно и есть, — сказал Робертсон. — Лучший довод в нашу пользу и придумать трудно.
— Да, для тех, кто знает роботехнику. Однако судье этот довод может показаться не слишком убедительным. Обвинение пытается создать впечатление, будто И-Зет Двадцать Семь — не вполне обычный робот. Это первый робот данного типа, переданный потребителю. Иными словами, это экспериментальная модель, которой необходимо пройти рабочие испытания, а университет оказался наиболее удобным местом для проведения таких испытаний. Настойчивые усилия доктора Лэннинга и низкая арендная плата делают такое толкование очень правдоподобным. После этого обвинение станет утверждать, что испытания показали непригодность модели. Теперь вы понимаете подоплеку их маневров?
— Но ведь И-Зет Двадцать Семь — прекрасная, хорошо отлаженная модель, — возразил Робертсон. — Не забывайте, что в своей серии он был двадцать седьмым!
— А это уж и вовсе довод не в нашу пользу, — мрачно ответил защитник. — Почему не пошли первые двадцать шесть? Что-то, видимо, с ними было не так. Почему же тогда и в двадцать седьмом не может быть дефектов?
— Никаких дефектов в первых двадцати шести моделях не было просто их позитронный мозг оказался слишком примитивным для данной работы. Мы только приступили к созданию позитронного мозга нужного типа и продвигались к цели почти вслепую, методом проб и ошибок. Но все эти роботы подчинялись Трем Законам. Нарушить Три Закона не может ни один робот, как бы несовершенен он ни был.
— Доктор Лэннинг уже объяснил мне все это, мистер Робертсон, и я вполне готов положиться на его слово. Но судья может придерживаться другого мнения. Решение по нашему делу должен вынести честный и неглупый человек, но он не сведущ в робопсихологии, и его нетрудно сбить с толку. Вот вам пример. Если вы, или доктор Лэннинг, или доктор Кэлвин, выступая в качестве свидетелей, заявите, что позитронный мозг создают методом проб и ошибок, как вы только что здесь сказали, то обвинитель сделает из вас котлету и процесс будет проигран безвозвратно. Так что остерегайтесь необдуманных высказываний.
— Если бы только Изи заговорил, — проворчал Робертсон.
— Что толку! — пожал плечами защитник. — Это ничего бы не дало. Робот не может быть свидетелем.
— Мы хотя бы знали факты. Узнали бы наконец, почему он совершил этот поступок.
— А это нам и без того известно.
Голос Сьюзен Кэлвин потерял ледяную сухость, а на ее щеках заалели багровые пятна — Ему приказали! Я уже объяснила это адвокату, могу и вам объяснить.
