Было загадкой, отчего все великолепие космоса он легко променял бы на то состояние, в котором находились люди на Земле. Самого состояния он не знал, но как бы воображал, вспоминал и предчувствовал.
Сильное, неодолимое желание поделиться с кем-нибудь увиденным иногда приводило к тому, что Тыоня залетал к какому-нибудь мечтателю и, когда тот ложился, нашептывал ему свои видения — контактировать с подсознанием людей порой удавалось. Тыоня был уверен, что если человек лучше узнает о жизни на других планетах, сравнит ее с жизнью земной, то взглянет на себя по-иному и отметет все суетное, мелочное, недостойное его, возьмет своего ближнего за руку и, подняв лицо к звездам, поймет, как уникальна его планета во вселенной и как нужно беречь ее.
Сидя на крыше лифта и наблюдая сквозь нее за людьми, Тыоня вспомнил Планету Отражений. На первый взгляд двойник Земли, она была чем-то вроде земного зеркала: почва, здания, люди, растения, животные — все такое же и в то же время иное, эфирное, неосязаемое. По каким-то неведомым законам физики каждый атом Земли, сочетания атомов, находили на этой планете свое зеркальное отражение. Но главное — все, что происходило здесь, фотографировалось молниями, которые ежесекундно озаряли небо, посылая в космос информацию, размноженную в тысячах экземплярах. Ничто не исчезало бесследно… Если бы люди знали об этом законе, то старались бы не засорять вселенную теменью тяжелых ссор, необузданных страстей, кровавых конфликтов, ибо там, в глубинах космоса, все это рождало монстров и чудищ.
Поначалу Тыоня принял Землю за Планету Отражений — так все похоже было здесь: леса, реки, горы, люди, города. Но вскоре заметил, что предметы и объекты, сквозь которые он свободно пролетал на Планете Отражений, здесь обладают некоторым сопротивлением и даже иногда магнитно притягивают, хотя он все равно проскальзывал сквозь них. Тогда он догадался, что попал в иной мир.
О том, что Планета Отражений — земное зеркало, он узнал случайно: летел сквозь горы, когда вдруг стало скучно в их каменных громадах, изменил угол полета — и сразу же переместился в иное измерение. Будучи уверенным, что окажется на другой планете, он вдруг увидел, что полет сквозь горы продолжается, однако всем своим эфирным существом почуял — это уже иные горы, иной мир. Запомнив угол наклона, попробовал несколько раз перелететь с Земли на Планету Отражений и назад и таким образом узнал их сходство и различие.
Перед нынешним посещением Земли он побывал на Ледяной Сливе и Планете Цветов, поэтому особенно остро чувствовал все великолепие земных пейзажей, щедрость и многогранность здешнего бытия.
Какие удивительные существа эти люди, подумал Тыоня, распуская на крыше лифта крылья — обычно это выходило у него бесшумно, но тут потрескивание и шелест возникли, вероятно, от электрических разрядов, скопившихся на нем за время сидения на плафоне. Людские переживания, заботы, хлопоты были чужды Тыоне и не совсем понятны, и брала досада, что никто в лифте не видит то, что доступно его зрению. В темноте кабины особенно хорошо заметно, как от каждого летят к другому снопы тонких голубых искр, переплетаются или сталкиваются, образуя то дивные узоры, то бесформенное пламя, мечущееся и рваное, которое хочется сбить крыльями, притушить, иначе оно грозит вырваться из лифта и переметнуться на здание, а оттуда на весь белый свет. Но нельзя, нельзя вмешиваться в людскую жизнь, а точнее нет возможности. Иначе он развлек бы людей своими рассказами, чтобы им не было тоскливо и страшно на пятнадцатиметровой высоте, в испорченном лифте. Знали бы они, что вот уж где по-настоящему можно набраться страху, так это на Ледяной Сливе. Ноздреватый фиолетовый лед — и больше ничего, за что мог бы зацепиться глаз, — так ему показалось, когда он залетел сюда. Осмотрев планету сверху, он включил срединное зрение, но все вроде бы оставалось прежним. Какая унылость! — мелькнуло в голове, как вдруг увидел нечто, отчего по крыльям пробежала дрожь. И тут же все исчезло. Вскоре пришла догадка: когда взгляд лишь скользил по льду, ничего нельзя было разглядеть, кроме его необычной окраски, переливающейся всеми оттенками фиолетового. Но стоило чуть зафиксировать зрение, как многометровая ледяная толща начинала оживать, колыхаться, трескаться разломами глыб, вздыматься, и оцепенелому взгляду открылась жуткая картина: вся планета превращалась в кишащее месиво из безобразных чудищ, уродливых животных, червяков и насекомых. И ни пяди свободного места, где можно без трепета сесть, поразмышлять. Сделав пару оборотов вокруг этого ледяного ада, он изменил угол полета и попал в истинный рай. Теплый розовый ветер понес его над долинами, источающими аромат цветов и деревьев. Куда ни глянь — всюду цветение. И от каждого листика, каждого цветка, будто от человека, исходят флюиды мыслей и чувств. Разумные растения? Да, флора здесь обладала даром мышления и чувствования. Психическая энергия, исходящая от нее, образовывала в атмосфере особое поле доброжелательности, покоя. Пожалуй, это поле было слишком умиротворяющим, спокойным, и Тыоню вскоре стало клонить в сон. Он испугался — что если уснет и не проснется? Рванулся из теплого убаюкивающего дурмана и очутился над Землей.
Это был сногсшибательный контраст: поле благодушия над Планетой Цветов и бушующая страстями атмосфера Земли. От такого резкого перехода его будто ударило обо что-то упругое и на миг почудилось, что потерял способность проходить сквозь стекло и камень, огонь и воду. Он упал в песок и лежал до тех пор, пока крылья не перестали дрожать. Любовь, зло, тревога, блаженство, ненависть, муки, добро — сплетение самых разнообразных чувств и состояний образовывали вокруг Земли тонкую, невидимую оболочку, которая ежесекундно то наращивалась, то утончалась и чуть слышно звенела в такт этой вибрации от притока и убыли все новых и новых эмоций, темные из которых заметно отравляли пространство, оказывая отрицательное воздействие не только на людей, но и на растения, животных, вызывая цепную реакцию злобы, раздражения. И наоборот — каждое слово любви и доброжелательности вносило свежую, бодрую струю и тем самым частично нейтрализовывало создавшееся напряжение. И в этом бесконечном противоборстве темных и светлых сил человек старался стать лучше, очищая свое сердце и мысли от скверны, добывая свет из глубин собственной души.
Сравнивая людей с разумными аравами, которых он встретил в Радужной Галактике, Тыоня пришел к выводу, что человек более интересен той свободой внутреннего пространства, которая давала ему перспективу на самоусовершенствование. Аравы могли менять телесную форму, мимикрируя под любое животное и растение, умели материализовываться в любой точке вселенной, обладали способностью наблюдать за развитием иных цивилизаций. Однако ни одни арав не умел ни смеяться, ни плакать, ни сочувствовать, ни надеяться. Земляне, обремененные грузом собственных эмоций, казалось, страдали от этого груза, но Тыоня однажды представил, что будет, если человеческое сердце вдруг окаменеет, и ему стало не по себе… Нет, Тыоня не мог желать этого человечеству. Но ему очень хотелось, чтобы от людских сердец все же побольше исходило света.
