– Ваш неожиданный подход к этой ситуации вызывает неоднозначные мнения, - сказал Найтли, - но об этом после. В пьесе есть решение, и я бы хотел обсудить его с вами, профессор. - Он мягко и добродушно улыбнулся. - Эффект снадобья в пьесе нейтрализуется действиями господина, который его изобрел. Другими словами, вашего прототипа, профессор.
– Что же он сделал?
– Покончил с собой! Всего-навсего. Произведенный его самоубийством эффект разрушил ча...
Профессор Джонс не дал ему закончить. Самым мрачным и загробным голосом, какой только можно представить, он изрек:
– Дорогой сэр, позвольте сразу же заявить, что, несмотря на мою привязанность к молодым людям, оказавшимся втянутыми в эту историю, я ни при каких обстоятельствах не соглашусь на самоустранение. Подобная процедура может оказаться чрезвычайно эффективной при использовании традиционного зелья, но на изобретенный мною аматогенический состав, уверяю вас, она не подействует.
Найтли вздохнул:
– Этого я и боялся. Между нами, я считаю, что это худшая из всех возможных концовок в пьесе. - Он замолк и быстро взглянул вверх, словно извиняясь перед духом Уильяма С. Гилберта. - Она притянута за уши. Она не предусматривалась развитием сюжета. Получилось, что наказание понес человек, его не заслуживший. Другими словами, эта концовка не достойна мощного гения Гилберта.
– А вдруг ваш Гилберт тут ни при чем? - предположил профессор Джонс. - Вмешался какой-нибудь ремесленник и испохабил всю работу.
– Об этом ничего не известно.
Но острый ум профессора Джонса уже увлекся новой головоломкой.
– Мы можем проверить, - воскликнул он. - Давайте изучим стиль мышления этого вашего... Гилберта. Он ведь много чего написал, так?
– В сотрудничестве с Салливаном Гилберт создал четырнадцать произведений.
– Разрешались ли в них ситуации более разумными средствами?
– Во всяком случае в одном, - кивнул Найтли. - В "Радигоре".
– Кто это?
– Радигор - это место. Главный герой оказывается истинным баронетом Радигора, и, разумеется, над ним тяготеет проклятие.
– Как водится, - пробормотал профессор Джонс. Он знал, что подобное несчастье почти всегда сопутствует баронетам, и даже склонялся к мысли, что так им и надо.
– Проклятие вынуждало его совершать по одному или более преступлений в день. Случись ему пропустить хоть один день, как его ждала неминуемая гибель в страшных муках.
– Какой ужас! - пролепетала мягкосердечная Алиса.
– Разумеется, никому не под силу совершать каждый день по преступлению, и нашему герою требовалось любой ценой перехитрить злые чары.
– Каким образом?
– Он рассудил так: отказываясь от совершения преступления, он призывает тем самым свою смерть. Другими словами, совершает самоубийство. Но самоубийство само по себе является преступлением, а значит, он выполнил условия проклятия.
– Ясно, - задумчиво произнес профессор Джонс. - Похоже, Гилберт любит решать проблемы, доводя их до логического завершения. - Он прикрыл глаза, и его благородный лоб задвигался от кипящих внутри мыслей. - Скажите, старина Найтли, когда впервые был поставлен "Волшебник"?
– В тысяча восемьсот семьдесят седьмом году.
– Теперь понятно, друг мой. Это был самый расцвет викторианской эпохи. Считалось непозволительным смеяться со сцены над священным институтом брака. Супружество рассматривалось как истинное таинство, духовная святыня, воплощение...
– Достаточно, - остановил его Найтли. - К чему вы клоните?
– К свадьбе. Женитесь на этой девочке, Найтли. Пожените все страждущие пары, немедленно. Уверен, что в этом и заключался первоначальный замысел Гилберта.
– Но именно этого мы и стремимся избежать, - растерянно пробормотал Найтли, почувствовавший неожиданную привлекательность подобной перспективы.
– Я не стремлюсь, - весомо заявила Алиса (хотя на самом деле была очаровательно гибкой и стройной девушкой).
– Неужели не понятно? - воскликнул профессор Джонс. - Как только все пары переженятся, аматогенический состав, не влияющий на женатых людей, перестанет на них действовать. Те, кто любил бы друг друга и так, останутся влюбленными; остальные, соответственно, потребуют расторжения брачных контрактов.
– Боже милосердный! - воскликнул Найтли. - До чего же просто! Я восхищен! Ну конечно! Наверняка Гилберт так все себе и представлял, в то время как шокированный режиссер, ремесленник, по вашему выражению, требовал изменений.
– Сработало? - спросил я. - Вы ведь говорили, что, по словам профессора, на женатые пары средство оказывало только один эффект предотвращало внебрачные отноше...
– Сработало, - проворчал Найтли, не обращая внимания на мою фразу. На ресницах судьи блеснула слеза, но я не сумел определить, что ее вызвало: воспоминания или четвертый бокал джина с тоником.
– Сработало, - повторил он. - Алиса и я поженились, однако по взаимному согласию брак был мгновенно расторгнут на основании того, что был заключен под недопустимым принуждением. Между тем, поскольку вокруг нас постоянно толкались какие-то люди, недопустимое принуждение, которому мы оказались подвергнуты, так ни к чему и не привело. - Он тяжело вздохнул. - Ну, в общем, Алиса и Александр вскоре поженились, и, как я понимаю, вследствие сопутствующих этому событию действий, сейчас она ожидает ребенка.
Найтли с трудом оторвал взгляд от остатков джина в бокале и вдруг содрогнулся от ужаса.
– Господи! Снова она!
Я испуганно поднял голову. В дверях застыло видение в пастельно-голубых тонах. Представьте, если сумеете, очаровательное личико, созданное для поцелуев, и изумительное тело, созданное для любви.
– Николас! Подожди! - воскликнула она.
– Это Алиса? - спросил я.
– Нет. Нет. Это совершенно другая женщина; эта история не имеет никакого отношения к Алисе... Но мне нельзя здесь оставаться.
С редкой для его возраста резвостью мистер Найтли выскочил в окно. Соблазнительное привидение устремилось за ним со столь же впечатляющим проворством.
Я покачал головой с жалостью и сочувствием. Очевидно, беднягу преследовали влюбленные в него волшебные красавицы. Представив его ужасную судьбу, я одним глотком осушил свой бокал и подумал, что вот со мной ничего подобного не случалось.
При этой странной мысли я решительно потребовал наполнить мой бокал, и с губ моих едва не сорвалось неприличное восклицание.
Да здравствует химия! (фр.)
