В ушах вдруг пролилась короткая, удивительно красивая мелодия. Это была не какая-то знакомая музыка, которую машинально воспроизводишь, напеваешь про себя. Мелодия была чужая, удивительно красивая и холодная. Словно звенел самый музыкальный в мире лед…
Мелодия прекратилась.
«Что со мной? В самом деле, никогда подобного не испытывал. Нет, человеческая кухня тут ни при чем, да и должен я привыкнуть к ней… за столько-то лет. Нет, на это грешить не приходится. В чем же дело? Воздух густой, как кисель, приходится буквально продавливать его… такая бестолковая, неуместная слабость! Музыка в голове… Вода… какая холодная вода в этом ручье!..»
Вода в самом деле была такой холодной, что обжигала пальцы. У Лекха свело судорогой суставы, но, как ни странно, от этого даже стало легче. Хоть какое-то настоящее, пусть и болезненное, ощущение среди этих смазанных красок, остановившихся и умерших звуков, безжалостно раздавленного восприятия всего того, что окружает его здесь!..
Лекх Ловилль поднял голову. Он сам не понял, что подвигло его на это. Потому что голова мгновенно налилась свинцом, и ему казалось, что малейшее движение, малейший кивок ею приведет к тому, что треснет, не выдержав, лобная кость или же лопнут, вспучившись, виски… И тут он увидел, что из длинной, извилистой трещины в земле в нескольких шагах от него идет белый дым. Белый, морозный дым. Аррант был вне его досягаемости, но ему сразу показалось, что стоит рукам или ногам коснуться одной из струек этого дыма, как тело немедленно оледенеет.
Сначала из трещины появились три струйки, но потом Ловиллю показалось, что их стало пять или семь… Он вдруг резко поднялся, не обращая внимания на острую, кинжальную боль в голове, и шагнул прямо в ручей.
Нога сразу ушла по колено в ил. Ловилль уперся левой рукой в землю и заколотил свободной ногой по бережку проклятого ручья. Жадно чавкнула грязь, и тогда аррант, которого буквально сковал ледяной, парализующий животный страх, испустил свой первый крик. Длинный, тоскливый, срывающийся на визг, а в конце перешедший в жалобное стенание.
С десяток струек странного дыма, переплетаясь в сложном завораживающем танце, плясали у него перед глазами.
Ребята на поляне услышали крики практически сразу. Нефедов кубарем скатился в низинку и столкнулся с Ловиллем, спешащим навстречу. Аррант тяжело дышал, трясся всем телом и пытался смахнуть с левой ноги налипшую бурую грязь. Пальцы обеих его рук были скрючены, как от длительного пребывания на морозе, лунки ногтей побелели.
— Лёха, ты чего?.. — оторопел Славка.
Тот попытался ответить, но только бессильно клацнул зубами…
Тонкие, едва осязаемые нити ОЩУЩЕНИЯ дотянулись до него. Он так давно ожидал этого, он думал, что испытает радость или торжество, но в первое мгновение был скомкан, выжат этим страхом, страхом тысячелетий. Морозным ужасом вечности. Он попытался пошевелиться, но его усилие пропало втуне, потому что слежавшиеся пласты земли вокруг слишком долго были рядом, так долго, что привыкли считать его плоть частью себя. Еще не было ни зрения, ни слуха, ни осязания, только тянулись к ожившим ноздрям эти две ниточки едва уловимого запаха — душного, нежного запаха плоти. Запаха жизни, НОВОЙ жизни. Перед мысленным взором вдруг появились какие-то мигающие прерывистые полосы, в них проскакивали беззвучные вспышки; возник вымученный рваный хрип, а потом пришла боль — тягучая, разламывающая, монотонная… Так возвращались ощущения этого мира. Последним явилось имя. Его появление было самым мучительным, пробуждающееся сознание накрыло пенящейся волной судорог, из которых, дрожа, ломаясь и неловко заостряясь, проступили несколько причудливых знаков. Они походили на больных пауков с переломанными лапами, они дергались в танце боли и наконец застыли, сложив из своих костенеющих тел имя: ЗОГТАЙР…
— Лёха, что с тобой творится? Диман, водка есть?..
— У тебя должна же быть в машине.
— А, точно! Тащи сюда… Разожми ему челюсти… Он как будто с полюса вернулся. Вышел из зимы…
Лекх Ловилль открыл глаза. Он был простерт на траве, тонкий слой грязи на ноге уже высох и превратился в неопрятную бурую корочку со светлыми разводами. Голова арранта лежала на коленях Нефедова, и последний вливал ему в рот водку прямо из бутылки. Местная панацея, лекарство от всех горестей и бед, подействовала незамедлительно, безотносительно к неземному происхождению пострадавшего. Водка есть водка!.. Эту фразу Славка повторил два или три раза, прежде чем Лекх Ловилль ощутил, что чувствует себя значительно лучше.
— А теперь объясняй.
— Дым… белый дым… Там, в низине.
— Возгорание, что ли?
— Наоборот.
— Что значит — наоборот?
— От огня — горячо. А это дым, он — наоборот… Морозный. Там треснула земля… и из трещины валит дым, — произнес Ловилль безжизненным голосом.
Славка лишь пожал плечами, а Саша сказала:
— Не знаю, что там за дым такой, но он в самом деле… Дрожит, руки и ноги холодные, как будто из холодильника вылез.
— Между прочим, Лёха у нас парень не робкого десятка, — убежденно сказал Нефедов. — В позапрошлом году, зимой, кстати, мы напоролись на Груздя, точнее, не на самого Груздя, а на его ублюдков. Ну, Толян Груздев, наш доморощенный Робин Гуд. Хотели они нам карманы почистить от накопившегося там мусора — денег там, инфокарт и все такое… Так выяснилось, что у Лёхи очень приличный левый хук, а также прекрасный апперкот.
— А вот мы сейчас пойдем и посмотрим, что там такое на самом деле, — неспешно проговорил Дима, тщательно прожевав мясо. — Может, действительно что-то любопытное. По крайней мере, я у нашего инопланетного опекуна такого лица еще не видел.
Саша тронула Нестерова за крутое плечо и отозвалась негромко, чуть дрогнувшим голосом:
— Вот что, мальчики… может, домой поедем? Вы, конечно, выпили… но ведь это так, в меру, правда? Мы же все равно собирались сегодня в город ехать. А Леша даже в ОАЗИС хотел вылететь завтра поутру. У тебя ведь там какие-то дела, да, Лешка? К тому же он… он не совсем здоровым выглядит. Руки ледяные, а вот лоб… да у него лоб пылает! — воскликнула она, едва прикоснувшись рукой к голове Ловилля. — Нужно немедленно отвезти его в город и уложить в постель, и никаких походов в холодные сырые низины, где к тому же валит какой-то дурацкий холодный дым!.. И вообще, как дым может быть холодным? К тому же морозным?
Лекх Ловилль смотрел то на Сашу, то на склонившегося над ним Нефедова, уже переключившего свое внимание с арранта на бутылку водки, содержимым которой он потчевал новоявленного страдальца. Лекх Ловилль смотрел на своих друзей, но видел почему-то не их молодые лица, омраченные тревогой за здоровье уроженца Аррантидо-дес-Лини… Нет. Перед его глазами плыли, переплетаясь, притягивая и завораживая, белые струйки, вытекающие из треснувшей земли… Они казались ему то белыми змеями, то прихотливо извивающимися фигурами танцовщиц… Ловилль не знал, ЧТО это и очевидцем ЧЕГО довелось ему стать. Да это и неважно!.. Однако он твердо осознал и понял, что ему нужно вернуться туда. Вернуться немедленно. Слабые возражения рассудка, голос инстинкта самосохранения — все было заглушено властным зовом из низины; хрустнула и переломилась, как тонкая сухая ветка под ногой путника, его, Лекха Ловилля, — воля.
