Если раньше мои слова вызывали у женщин лишь удивление, то теперь они были просто потрясены. Даже Хейзел не нашлась, что сказать. Их идиотское изумление вывело меня из себя, и на какое-то время я перестала смотреть на все, как бы со стороны.
- Да черт возьми! - воскликнула я. - Что это за чушь? "Мамаша Оркис, мамаша Оркис" - что это значит, наконец? Где я нахожусь? В сумасшедшем доме, что ли?
Я со злостью взирала на них, ненавидя их всех и подозревая, что они находятся в каком-то издевательском сговоре против меня. Не знаю почему, но в глубине души я была твердо убеждена, что, кем бы я ни была на самом деле, в любом случае я не была матерью. Я высказала это своим соседкам по палате и, сама не знаю почему, вдруг разрыдалась.
Вытирая слезы рукавом, я заметила, что четверо из них смотрят на меня с нескрываемым сочувствием. Кроме Хейзел.
- Я же говорила, что она какая-то странная! - сказала она, торжествующе глядя на остальных. - У нее не все дома, вот и все.
Та женщина, которая относилась ко мне с большим участием, чем остальные, снова попыталась меня вразумить.
- Но Оркис, дорогая, конечно же, ты мамаша! Ты мамаша класса А, и у тебя было четверо родов, включая последние. Ты родила двенадцать превосходных младенцев - ну, как же ты могли об этом забыть!
Я снова начала плакать. У меня появилось ощущение, будто что-то пытается пробиться сквозь пробел в моей памяти, но я не могла определить, что именно, и от этого почувствовала себя ужасно несчастной.
- О, как это все жестоко! - причитала я сквозь слезы. - Почему это не пройдет и не оставит меня в покое? Должно быть, это какая-то злая шутка, но я не понимаю ее. Что же случилось со мной?
Некоторое время я лежала с закрытыми глазами, собрав всю свою волю, чтобы рассеять галлюцинацию. Но она не исчезла. Когда я открыла глаза, они все еще лежали там, уставившись на меня широко открытыми глазами, словно красивые глупые куклы.
- Я не могу больше здесь находиться, я должна уйти, - сказала я, с огромным трудом приняв сидячее положение. Затем я попробовала спустить ноги с кушетки, но они запутались в атласном одеяле, а мои руки не дотягивались до них. Это действительно было похоже на кошмарный сон.
- Помогите! Помогите же мне! - молила я. - Доналд, дорогой, пожалуйста, помоги мне!
И внезапно слово "Доналд" как бы освободило какую-то пружинку у меня в мозгу. Завеса над моей памятью приподнялась, правда, еще не полностью, но вполне достаточно для того, чтобы я наконец осознала, кто я на самом деле.
Я взглянула на остальных - они все еще обескураженно глазели на меня. Я больше не пыталась подняться, а откинулась на подушку и сказала:
- Хватит меня дурачить - теперь я знаю, кто я.
- Но мамаша Оркис... - начала было одна.
- Довольно, - оборвала я ее. От жалости к себе я вдруг перешла к какой-то мазохистской жестокости.
- Никакая я не мамаша, - резко сказала я, - я просто женщина, у которой недолгое время был муж и которая надеялась - только надеялась, иметь от него детей.
Последовала пауза - довольно странная пауза, как будто то, что я только что сказала, не произвело на них ровно никакого впечатления.
Наконец та, что была подружелюбней, нарушила молчание и, слегка наморщив лобик, робко спросила:
- А что такое "муж"?
Я перевела взгляд с одной из них на другую, но ни на одном лице не заметила и следов понимания. Скорее там можно было обнаружить чисто детское любопытство. Я почувствовала себя на грани истерики, но тут же решительно взяла себя в руки. Ну что ж, подумала я, если галлюцинация не покидает меня, я буду играть в эту игру по ее же правилам, и посмотрим, что из этого выйдет...
Очень серьезно, но в простейших выражениях, я начала объяснять:
- Муж - это мужчина, с которым женщина сходится...
Однако моя просветительская деятельность не имела успеха. Прослушав несколько фраз, одна из женщин задала вопрос, который, видимо, требовал немедленного разъяснения:
- А что такое "мужчина"? - смущенно спросила она.
Пришлось объяснить и это.
После моей лекции в палате воцарилось враждебное молчание. Мне же до этого не было ровно никакого дела - мой мозг был слишком занят попыткой прорваться дальше сквозь пелену забвения, но за пределы определенной преграды дело не шло.
Все же, я теперь точно знала, что меня зовут Джейн. Раньше я была Джейн Соммерс, но после того, как вышла замуж за Доналда, стала Джейн Уотерлей. Мне было двадцать четыре года, когда мы поженились, и двадцать пять, когда Доналд погиб. На этом мои воспоминания заканчивались. Однако я хорошо помнила все, что было до того. Я помнила моих родителей, друзей, школу, обучение в медицинском институте и работу во Врейчестерской больнице. Я хорошо помнила, как увидела Доналда в первый раз, когда его однажды вечером привезли в больницу с поломанной ногой...
Я даже могла теперь восстановить в памяти, какое лицо должна была бы увидеть в зеркале, - совсем не похожее на то, что я видела в трюмо, висевшем в коридоре, а более вытянутое, слегка загорелое, с маленьким аккуратным ртом, обрамленное естественно вьющимися каштановыми волосами; глаза должны были быть широко расставлены и несколько серьезны. Вспомнила я и свое тело - стройное, с длинными ногами и маленькими упругими грудями. Хорошее тело, на которое я раньше не очень-то обращала внимание, пока Доналд не научил меня гордиться им...
Я посмотрела на отвратительную гору, прикрытую атласным одеялом, которая теперь была моим телом, и содрогнулась. Мне хотелось, чтобы Доналд утешил меня, любил меня и уверил бы меня, что все это лишь сон, который обязательно кончится. В то же время я была в ужасе от мысли, что он может увидеть меня такой толстой и неуклюжей. Но тут я вспомнила, что он уже никогда, никогда больше не увидит меня, и слезы вновь покатились по моим щекам.
Остальные обитательницы палаты продолжали смотреть на меня с недоумением. Прошло полчаса. Вдруг дверь отворилась, и целый взвод маленьких женщин, одетых во все белое, вошли в палату. Они быстро разделились на пары, ставшие по обе стороны каждой кушетки. Закатав рукава и сняв с нас одеяла, они принялись за массаж.
Сначала мне это понравилось и даже действовало несколько успокаивающе. Потом стало нравиться все меньше и меньше, а затем я нашла то, что они делали, неприличным и даже оскорбительным для себя.
- Хватит! - сказала я резко той, что стояла справа от меня.
Она остановилась на минутку, приветливо, но слегка нерешительно улыбнулась мне, а затем продолжила свое дело.
- Я же сказала, хватит! - воскликнула я и слегка оттолкнула ее.
Она посмотрела на меня обиженно, хотя на губах у нее сохранялась все та же профессиональная улыбка. Не зная, что делать дальше, она переглянулась со своей партнершей по другую сторону постели.
