На завтрак приготовлено три вида блюд: больше всего порций яичницы с ветчиной и поджаренным хлебом, затем идет каша из хлопьев и, наконец, взбитое желтое пюре, похожее на питательную смесь для грудных. В моем списке красных кружочков больше, чем зеленых, и только один голубой, но я точно помню, что в четырех списках, вместе взятых, зеленые преобладали. Исходя из этого я и выбираю, сколько каких блюд поставить на свою тележку. Беглый взгляд на (почти полностью зеленый) список Ральфа и на содержимое его тележки подтверждает, что я правильно понял код.
Я никогда раньше не бывал в психиатрической больнице - ни в качестве сотрудника, ни в качестве пациента. Лет пять назад мне пришлось провести день в тюрьме, где моему хозяину чуть не проломили голову. Я так и не узнал, за что он туда попал и каков был приговор, но искренне надеюсь, что он уже выйдет на свободу к тому времени, когда я посещу его снова.
К счастью, мои смутные опасения, что больница будет чем-то вроде тюрьмы, быстро рассеиваются. Тюремные камеры оставались тюремными камерами, несмотря на то, что заключенные уставили их своими пожитками и оклеили стены картинками. В здешних палатах такой дребедени почти нет, но все равно обстановка здесь куда приятнее. На окнах нет решеток, а в том крыле, за которое я отвечаю, нет и замков на дверях. Почти все больные уже проснулись, они сидят в кроватях и при моем приближении тихо говорят: "Доброе утро". Некоторые уносят свои подносы в комнату с телевизором, чтобы посмотреть новости. В их спокойствии, которое так облегчает мою работу, есть что-то неестественное. Может быть, оно обусловлено большими дозами лекарств, угнетающих психику. А может быть, и нет. Не исключено, что когда-нибудь я это узнаю.
Имя последнего больного помечено голубым кружочком - Ф.К.Клейн. Это худой мужчина средних лет с нечесаными черными волосами и трехдневной щетиной. Он лежит в постели так ровно, как будто пристегнут ремнями. Однако ремней нет. Глаза его открыты, но они не реагируют на меня. Так же не реагирует он и на мое приветствие. На столе рядом с постелью стоит судно. Повинуясь интуиции, я приподнимаю его, усаживаю и подсовываю судно. Он не сопротивляется, но и не помогает моим действиям. Апатично он проделывает все что нужно; я вытираю его туалетной бумагой, затем выношу судно и тщательно мою руки. О'Лири, наверное, давно привык к такой работе, поэтому я почти не испытываю брезгливости.
Клейн сидит с остановившимся взглядом, не обращая никакого внимания на ложку с пюре, которую я держу перед его лицом. Когда я касаюсь ложкой его губ, он широко открывает рот - но не закрывает его, чтобы облизать ложку, так что мне приходится перевернуть ее. После этого он глотает содержимое, и довольно аккуратно - только небольшая часть остается на подбородке.
Дверь приоткрывается, и в комнату заглядывает женщина в белой куртке:
- Джонни, побрей, пожалуйста, мистера Клейна - его сегодня утром повезут в "Сен-Маргарет" на исследования. - Не дожидаясь ответа, она исчезает.
Я отвожу тележку обратно в кухню, собирая по дороге пустые подносы. В кладовой есть все, что нужно для бритья. Посадить Клейна на стул не требует больших усилий, он очень податлив. Пока я намыливаю и брею его, он совершенно неподвижен, только моргает время от времени. В результате - всего один порез, да и то почти незаметный.
Женщина в белой куртке возвращается, на этот раз у нее в руках толстая картонная папка и планшет. Она подходит ко мне, и я украдкой читаю имя на нагрудной табличке - доктор Хелен Лидкум.
- Ну как дела, Джонни?
- Нормально.
Она не уходит и явно чего-то ждет. Мне становится не по себе. Что я должен сделать? А может быть, просто брею слишком медленно?
- Уже заканчиваю, - бормочу я.
Она поднимает руку и рассеянно поглаживает меня по шее. Ага, сейчас надо быть предельно осторожным. Ну почему у моих хозяев такая запутанная личная жизнь?! Иногда мне кажется, что я участвую в тысяче различных телесериалов по очереди. Чего Джон О'Лири вправе ожидать от меня? Чтобы я точно определил, насколько серьезна эта его связь, и сделал бы так, чтобы их отношения с этой женщиной завтра были бы точно такими же, как вчера? Попробую.
- Ты сегодня какой-то напряженный.
Быстро найти нейтральную тему... Больной?
- Понимаешь, иногда не могу отделаться от мыслей об этом парне...
- Он что, сегодня не такой, как всегда?
- Да нет, такой же. Я просто думаю, как он все это воспринимает?
- Почти никак.
Я пожимаю плечами:
- Но он же понимает, когда его сажают на судно. Он понимает, когда его кормят. Кое-что соображает, в общем.
- Трудно сказать, что он понимает. Пиявка, у которой мозг из двух нейронов, тоже "понимает", когда сосать кровь. С учетом его состояния он все делает просто замечательно. Но я не думаю, что у него есть что-то вроде сознания. Вряд ли он даже видит сны. - Она усмехается. - Все, что у него есть, это воспоминания - непонятно только о чем.
Я начинаю вытирать мыло с его лица:
- Откуда ты знаешь, что у него есть воспоминания?
- Ну, я, конечно, преувеличиваю. - Она лезет в папку и вытаскивает лист прозрачной пленки с фотографией на нем. Изображение похоже на рентгеновский снимок головы, сделанный сбоку, и разрисовано разноцветными пятнами и полосами.
- В прошлом месяце я наконец-то выбила деньги на несколько томограмм. И у меня есть подозрение, что в гиппокампусе мистера Клейна накапливаются долговременные воспоминания. - Прежде чем я успеваю как следует рассмотреть снимок, она засовывает его обратно в папку. - Но сравнивать процессы в его голове с данными по нормальным людям - все равно что сравнивать погоду на Марсе и погоду на Юпитере.
Любопытство растет, и я решаю рискнуть. Нахмурившись, я задумчиво говорю:
- Не помню, рассказывала ты мне или нет, что же у него все-таки за болезнь?
Она закатывает глаза к потолку:
- Слушай, не начинай снова об этом! Ты хочешь, чтобы у меня были неприятности?!
- Кому, ты думаешь, я проболтаюсь? Ему? - Я копирую гримасу, которую утром сделал Ральф Допита.
Хелен хохочет:
- Вот уж едва ли. Ему ты всегда говоришь только одно: "Простите, доктор Перлман".
- Так почему же ты не хочешь мне рассказать?
- А если твои приятели узнают?..
- Приятели? Значит, ты считаешь, что я все рассказываю своим приятелям, да? Я так и знал, что ты мне не веришь...
Она садится на кровать Клейна:
- Закрои дверь. Я закрываю дверь.
- Его отец сделал основополагающие работы в нейрохирургии.
- Что?!
- Если ты будешь перебивать...
- Не буду, не буду. Прости. Но чем он занимался? Какие задачи решал?
- Его больше всего интересовали избыточность и замощение функций различных участков мозга. То есть, до какой степени люди, у которых отсутствуют или повреждены какие-то части мозга, способны переложить их функции на здоровые мозговые ткани. Его жена умерла при родах сына, других детей у них не было. Наверное, у него и раньше были психические отклонения, но после этого он окончательно свихнулся. Он решил, что в смерти жены виноват ребенок, но был слишком хладнокровен, чтобы просто взять и убить его.
