На своем экране, отображающем состояние Камалы, я видел, что сигнал, которым сделалась Камала Шастри, уже сжат и затолкнут в подготовленную «червоточину». Все, что нам оставалось теперь, — это подождать, пока на Генде подтвердят прибытие. Как только они официально информируют нас, что она у них, настанет время мне восстановить равновесие.
Тук-тук, тук-тук-тук.
Некоторые их технологии такие мощные, что могут изменить саму реальность. «Червоточины» могут использовать какие-нибудь фанатики, желающие исправить ход истории, с помощью сканера-приемника можно создать миллионы Силлойн или Майклов Берров. Изначальная реальность, не искаженная никакими отклонениями, — вот что динозавры называют гармонией. Прежде чем сапиентолога принимают в галактический клуб, он обязуется следить за повсеместным сохранением равновесия.
С тех пор как я прибыл на «Туулен» изучать динозавров, я нажимал белую кнопку больше двухсот раз. Это как раз то, что я обязан делать по условиям контракта. Нажатие на эту кнопку посылает убийственный импульс ионизированной радиации через кору головного мозга дублированного, а стало быть, уже ненужного тела странника. Нет мозгов, нет боли, смерть наступает за секунду. Однако первые несколько раз, когда я восстанавливал равновесие, это представляло для меня проблему. И до сих пор осталось делом… неприятным. Но такова цена на билет к звездам. И если некоторые странные люди вроде Камалы Шастри считали, что цена приемлемая, это их выбор, а не мой.
— Результат неутешительный, Майкл. — Силлойн обратилась ко мне в первый раз с тех пор, как я зашел в аппаратную. — Обнаруживаются несоответствия.
На своем экране состояния я видел, как начали включаться режимы проверки ошибок.
— Проблема здесь? — Я внезапно ощутил, как все во мне завязалось в узел. — Или там?
Если наш исходный скан окажется верным, все, что останется Силлойн, — снова отправить его на Генд.
Повисло долгое напряженное молчание. Силлойн уставилась на угол широкого экрана, словно там показывали ее первого детеныша, вылупляющегося из яйца. Кожаный мешок у нее за плечами раздулся, став в два раза больше своего нормального размера. Мой экран показывал, что Камала провела в шаре четыре лишних минуты.
— Наверное, было бы целесообразно откалибровать сканер и начать все сначала.
— Твою мать! — Я грохнул кулаками по стене, боль пронзила локоть. — Я думал, ты все уже починила. — Когда проверка на ошибки показывала, что проблема действительно существует, почти всегда принималось решение о повторе передачи. — Ты уверена, Силлойн? Ведь она была уже чуть ли не на месте, когда я только заталкивал ее в сканер.
Силлойн возмущенно фыркнула на меня и захлопала по листам с распечатками ошибок маленькой костлявой ладошкой, словно таким образом надеялась вернуть все в норму. Как Линна и прочие динозавры, она выходила из себя при виде того, что считала нашими слезливыми страхами перед перемещением. Однако, в отличие от Линны, она была твердо убеждена, что в один прекрасный день, после того как мы достаточно свыкнемся с ганенианскими технологиями, мы научимся думать, как динозавры. Возможно, она права. Возможно, когда мы полазим по их «червоточинам» несколько сотен лет, мы будем с радостью сбрасывать свои ненужные тела. Когда перемещаются динозавры и прочие сапиентологи, оставшиеся тела сворачиваются сами — весьма гармонично. Они пытались проделывать это с гуманоидами, но срабатывало не всегда. Вот поэтому я здесь.
— Необходимость очевидна. Процесс продлится около тридцати минут, — сообщила она.
Камала провела одна в темноте почти шесть минут, дольше, чем любой странник из тех, кого я сопровождал.
— Дай мне послушать, что делается в шаре.
Аппаратная комната наполнилась звуками рыданий Камалы. Эти звуки показались мне совершенно не человеческими, скорее похожими на визг покрышек перед аварией.
— Мы должны вынуть ее оттуда, — сказал я. — Это младенческое мышление, Майкл.
— Так она, по-вашему, и есть младенец, черт возьми! — Я знал, что выпускать странников из шара чревато большими неприятностями. Я мог бы попросить Силлойн отключить колонки и сидеть, где сидел, пока Камала страдает. Но я принял решение.
— Не открывай шар, пока я не подтащу лестницу. — Я бросился к двери. — И не выключай звук.
Заметив полоску света, женщина взвыла. Верхняя полусфера, кажется, поднималась особенно медленно, Камала билась внутри шара в сети наночастиц. Когда я уже решил, что громче кричать невозможно, она все-таки сумела это сделать. Мы с Силлойн достигли невероятного результата: начисто стерли личность храброго инженера по биоматериалам, оставив вместо него до смерти напуганное животное.
— Камала, это я. Майкл.
Ее безумные крики обретали словесную форму.
— Не надо… перестаньте… о боже, помогите же, кто-нибудь!
Если бы я мог, я запрыгнул бы в шар, чтобы успокоить ее, но сенсорные лучи очень хрупкие, и я не хотел создавать лишние проблемы. Нам обоим пришлось ждать, пока верхняя полусфера откроется полностью и стол для сканирования подвезет Камалу ко мне.
— Все хорошо. Страшно больше не будет, правда. Сейчас мы вас высвободим, вот и все. Ведь все в порядке?
Когда я освободил ее, обработав из распылителя, она кинулась на меня. Мы опрокинулись назад и едва не скатились по ступенькам. Она вцепилась в меня так, что я едва не задохнулся.
— Не убивайте меня, прошу вас, не надо! Я перекатился, подминая ее под себя.
— Камала! — Я высвободил одну руку и оперся на нее, отстраняясь от Камалы. Отступил боком к верхней ступеньке. Неуклюже пошатываясь в микрогравитации, она доковыляла до меня, ее ногти проехались по кисти моей руки, оставив кровавые полоски. — Камала, прекратите! — Это было все, что мне оставалось, не бить же ее в ответ. Я спустился по ступенькам.
— Скотина! Что вы все, сволочи, пытались со мной сделать? — Она судорожно втянула в себя воздух и зарыдала.
— Со сканером что-то случилось. Силлойн сейчас над ним работает.
— Причина поломки неясна, — отозвалась Силлойн из аппаратной.
— Но дело не в вас. — Я отступил к скамье.
— Они все врали, — забормотала она и вроде бы как-то сложилась внутри себя, будто бы состояла из одной кожи без плоти и костей. — Говорили, что я ничего не почувствую и… а вы знаете, на что это похоже… это же…
Я поднял ее комбинезон.
— Слушайте, вот ваши вещи. Может быть, оденетесь? И мы выйдем отсюда.
— Вы скотина, — ответила она, но без всякого выражения.
Она позволила мне свести ее по трапу. Я считал пупырышки на стене, пока она влезала в свой комбинезон. Пупырышки были размером с десятицентовики, которые когда-то собирал мой дедушка, они светились мягким золотистым светом. Я успел насчитать сорок семь, пока она оделась, чтобы вернуться в гостевую комнату «Д», где раньше она сидела в ожидании на краешке кушетки. Теперь она снова села на то же место.
