— Смотри, — назидательно говорит он, — не обманывая меня! Поехали!
Машина срывается с места и уносится в сторону Мансиона. Такие машины баснословно дороги, потому что их собирают в Европе. Ручная сборка. Индивидуальный заказ. Наличный расчет. За наши кровные, разумеется.
Люси спрашивает:
— Что теперь будем делать? — голос у нее пустой и равнодушный.
— Не знаю… — я пожимаю плечами. — Пойдем ко мне…
Мне кажется, Люси завораживают деньги, и я знаю, что она отправится теперь хоть на край света.
Ее испортили два последних года, в течение которых я ее почти не видел. Иногда она мелькала в шумных компаниях. Я стеснялся подходить. Теперь молодость не для меня. Откровенно говоря, я не понимаю Люси, но все еще люблю ее, и моя любовь — как тот мостик, который дает мне право вернуться в прошлое.
Малец как ни в чем ни бывало улыбается, собираясь улизнуть.
— Сынок, — говорю я. — Теперь мы просто обязаны раздобыть денег. Понимаешь меня?
— Мистер Краснофф большой человек в нашем городе, — говорил Сэм совершенно взрослым языком.
— Мистеру Красноффу ты не нужен, ему нужны медали. Завтра мы прокрутим дело? А?
В тот вечер я напился. Впервые за много лет. А когда проснулся, ее уже не было. Остался только едва уловимый запах тела. Корейский мускус. Никто из женщин не пахнет так, как Люси.
Я опускаю ноги на холодный пол и вслушиваюсь в звуки квартиры. Вот на этаж выше этаже передвинули стул, вот сосед справа повернул кран и полилась вода, а в тамбуре щелкнули выключателем. Никто не может привыкнуть к ним — к звукам одиночества. Они сопровождают меня последние годы. Но сегодня прибавился еще один — звук горящей плиты. С тайной надеждой, что это Люси, я почти бегу на кухню, налетая на углы в темном коридоре. И, разумеется, ошибся. Сэм неумело возился с яичницей.
— А где Люси? — спрашиваю я на всякий случай.
— Люси сказала, что ее не интересуют медали, и вообще…
— Что вообще?..
Я знаю, что она сделала. Оставила пятьдесят рублей и записку. Она всегда оставляла записки. Должна быть записка. Я это точно знаю. Но никакой записки нет и в помине, кроме голой лампочки под темным потолком и голой, истерзанной души, которой даже водка не помогает.
— Садись, старик, — понимающе говорит Сэм. — Надо подкрепиться.
Он жалеет меня. Наверное, я очень плохо выгляжу. Желудок после вчерашнего не принимает ничего, кроме надежд. Я ковыряюсь вилкой в яичнице, а в голове гулко, как в колоколе. Одному Сэму все нипочем. Он доедает свою порцию и быстро выпивает жидкий чай.
— Подожди… — прошу я, — не убегай… сходим за твоими медалями… А?..
Но Сэм срывается и кричит:
— Так быстро это не делается!
— А что делается? — спрашиваю я с надеждой.
Но ответа нет. Дверь хлопает. Слышны его быстрые шаги. Я плетусь следом. Лестница почти вертикальна. Кружится голова. Мне тошно. Жизнь кончена. Пора умирать.
Однако Сэм почему-то стоит у соседнего подъезда и с кем-то разговаривает. Наверное, с кем-то из приятелей. Затевает новую операцию. У меня хватит сил и аргументов заставить его принести парочку медалей. Еще не все пропало. Еще можно все исправить. В этот момент я замечаю Люси. Они сидит на грязных ступенях и плачет.
— Господи!.. — ахаю я. — Что случилось?!!
Она прячет лицо. Слезы капают с ее милого носика прямо в большую лужу, на дне которого распластались бурые ноябрьские листья.
Я присаживаюсь и заглядываю ей лицо. Боже! Да у нее синяк под глазом, и губа вспухла.
— Убью! — кричу я. — Сэм у тебя есть пистолет?
— Есть! — с готовностью отвечает Сэм. — 'Смитвессон', девятого калибра.
— Тащи! — кричу я.
— Не надо… — тихо просит Люси, глядя в лужу. — Не надо пистолет. Тебя посадят в тюрьму, и ты умрешь.
— Ничего я не умру! Тащи, Сэм!
— Не надо… Я останусь с тобой…
Мне почти дурно. Я ослышался. Это ветер гудит в холодном небе.
— Повтори, дорогая… — прошу я, беру ее за руки и плюхаюсь рядом на ступени. Господи, какие они холодные!
— Я останусь с тобой… — шепчет Люси разбитыми губами так тихо, что ветер в вышине почти заглушает слова.
— Девочка моя, — жалостливо шепчу я, обнимая ее. — Пойдем выпьем кофе, и все будет хорошо.
***
Гарри Донеган по кличке Разборной загораживает нам дорогу. Он стоит посреди улицы, засунув руки в карманы.
— Где мои деньги?
Чтоб тебя машина сбила, думаю я и отвечаю:
— Еще не вечер…
— Плевать мне на вечер! Гони деньги! Я знаю, что у тебя есть медали!
— Обратись к мистеру Красноффу.
— Нашел себе покровителя?! — он лезет в карман, чтобы вытащить огромный пистолет.
Последнее, что я вижу — огромную вспышку.
Умирать, оказывается, совсем нестрашно. Подобной привычки лишены большинство из нас. Однако это обстоятельство сильно ограничивает людей в удовольствии. И не только нас, оказывается.
'Бум!!!' Гарри Донеган по кличке Разборной оседает мордой в грязь. Это бог весть откуда взявшийся Сэм подкрадывается сзади. Кроме яркой вспышки света голова Гарри Донеган по кличке Разборной еще и гудит, как басистый колокол. 'Бум!!!' На всякий случай Сэм прикладывается еще раз и пинает огромный пистолет с такой силой, что тот пересекает дорогу и мгновенно исчезает в канаве.
— Бежим! — кричит он.
— Господи! Куда?! Куда мы можем убежать из этого города?
— За медалями!
А секрет, оказывается, весьма прост: надо было договориться с покойниками на Арлингтоне. И все дела. Главное могилку подправить и марафет навести. Вот и вся тайна Сэма. Кто бы мог подумать!
Мы еще потом долго колесили по дорогам и весям Америки. У нас родились дети. Мы долго-долго были счастливы. А потом состарились и умерли в один день. Аминь, Америка!
