- Нет, они просто предъявляют документы, подтверждающие их право владения. Все скульптуры здесь и все картины в замке остаются личной собственностью авторов, так что с этим никаких проблем.
- А освободившееся место тут же заполняется?
- Да, конечно. Вон та... на краю поля... стоит здесь всего шесть лет. И еще одна в моем круге из новых, восьмой год.
- А вот эта... как она называется?
- "Лотос пришлого бога".
- Любопытное названьице... - пробурчал Даниил Петрович. - Пошли-ка, посмотрим на нее как следует. Кто ее автор?
- О, это очень странный человек... он не слишком известен, точнее, он очень известен - но лишь специалистам... но мне кажется, это потому, что он то ли мало работает, то ли просто скрывает свои произведения... потому что все согласны с тем, что это - огромный талант.
- А кстати... что, здесь может поставить свою работу любой скульптор? Или существует какая-то отборочная комиссия?
- Ну что вы, какие могут быть комиссии... Кто хочет - тот и приезжает. Но вы ведь знаете творческих людей. Они очень критичны к себе. Так что бездари здесь просто не появляются.
- Вы не назвали имя этого таланта, - напомнил Ольшес.
- Эрик Бах. Я видел его, наблюдал за ним, когда он здесь работал. Он довольно молод, но мне, знаете ли, показалось, что он нездоров... очень нездоров.
Ольшес внимательно глянул на смотрителя.
- Вы имеете в виду расстройство психики?
- Да, - грустно ответил Клод. - Так жаль... красивый умный человек, талантливый, и вот...
Они уже подошли почти вплотную к очень низкому круглому постаменту, на котором распластался огромный жирный лотос.
В его центре, развалясь на грязно-розовой сердцевине, сидело некое синее существо...
Инспектор ошарашенно посмотрел на Клода.
- Это... вот это называется талантливым произведением?
- Конечно, - спокойно кивнул смотритель. - На вас ведь скульптура произвела впечатление с первого взгляда, так?
- Да, но какое впечатление!..
- Именно то, какого хотел добиться автор.
- Вы полагаете?...
Ольшес задумчиво обошел вокруг скульптуры, рассматривая каждую ее деталь. Толстые синевато-зеленые листья выползали из-под гигантских лепестков, свешиваясь с постамента и пытаясь дотянуться до живой свежей травы. И казалось, что мертвенная зелень скульптуры отравляет все вокруг себя - потому что трава явно старалась избежать соприкосновения с застывшим пластиком. Жирные лепестки лотоса выглядели сверхизбыточно, ничего подобного не было в природе подлинного цветка. А пришлый бог, сидевший в лотосе...
Он был страшен.
Даниил Петрович повидал немало изображений грозных божеств-защитников, но в них, несмотря на их пугающую внешность, всегда ощущалось внутреннее сострадание ко всему живому, - ведь они защищали людей и прочих существ, обладающих сознанием, от эгоизма, алчности, гнева... а этот бог, явившийся неведомо откуда, был внутренне порочен и злобен. Кто-нибудь мог бы назвать его дьяволом. Но скульптор назвал его богом...
Толстые, выпяченные вперед губы бога скривились в язвительной усмешке, приоткрывая кривые острые клыки; раскосые глаза едва виднелись из-под тяжелых век, высокая прическа из десятков туго заплетенных тонких косичек походила на китайскую пагоду... раздувшееся от жира тело перетягивал чеканный пояс, на пухлых руках и ногах красовалось множество браслетов... Рядом с вальяжно развалившимся богом на сердцевине лотоса лежали отрубленные руки и головы, стояли пустоглазые черепа, валялись кости и цепи... И при этом композиция была выстроена так, что в первую очередь в глаза бросался лотос, а не божок. А все в целом... С одной стороны, изображение было откровенным набором избитых штампов, но с другой... что-то произошло с этими штампами под рукой Эрика Баха. И штампы слились в нечто неуловимо-новое. Неприятно новое. В нечто такое, что вызывало у зрителя не просто неприязнь к пришлому богу...
Впрочем, Ольшес не был простым зрителем. И возможно, сумел увидеть то, чего другие не замечали.
Инспектор повернулся к Клоду и спросил:
- И как к этому относятся туристы?
Смотритель пожал плечами.
- Кто как.
- Понятно. Ну что ж, спасибо за экскурсию. Пройдусь-ка я до замка, пожалуй.
- Счастливого пути.
Даниил Петрович зашагал через цветущий луг к темной громаде Хоулдинга, а Клод долго смотрел ему вслед, гадая, что могло понадобиться инспектору Федеральной безопасности в Скульптурном Заповеднике? Впрочем, не так давно в этом круге умер от сердечного приступа какой-то человек... возможно, инспектор заинтересовался его смертью?
И тут вдруг Клод вздрогнул, как от удара. Ведь этот человек был не первым...
А не слишком ли часто в его круге умирают туристы?
4.
- Данила, а нам-то тут чем заняться, а? - спросил Левинский, едва они сели за ужин.
- А чем хочешь, тем и занимайся, - разрешил инспектор. - Хоть баклуши бей, хоть дурака валяй.
- Ну, спасибо, родной, - поблагодарил его инженер. - Уж такие радужные перспективы, что аж в глазах свербит.
- Свербит в носу, - хмуро сказал Винклер.
- Это у кого как, - отмахнулся Левинский. - Впрочем... у нас тут специалист под рукой. Доктор, в глазах свербеть может?
Доктор Френсис изобразил на лице работу мысли.
- Ну... смотря какие глаза.
- Примем за подтверждение, - сказал Кейт. - В общем, делать нам нечего, я правильно понял?
В таком случае - можно ли нам заняться подробным осмотром Заповедника? В рабочее время.
- В рабочее - нельзя, - не замедлил отозваться командир. - И после рабочего - тоже. Впрочем, у тебя все время рабочее. Двадцать шесть часов в сутки.
- Ну и ну! - возмутился инженер. - Нам что, так и сидеть в этой конуре? Безвылазно?
- Ну почему же, - изволил не согласиться с предположением Даниил Петрович. - Вылезать можно. Днем, на крылечко. Погрелся на солнышке - и назад, в нежную тень.
- Ну, знаешь! - чуть не подавился куском Левинский. - Ты, значит, будешь где-то бегать, делом заниматься, а мы - изображать собой сонных мух?
Винклер хихикнул.
- Ты чего? - уставился на него Левинский.
Доктор Френсис захохотал.
- А ты чего?
Винклер взмахнул вилкой и торжественным тоном пояснил:
- Кейт, ты, похоже, давно не работал с инспекторами высшей категории.
- А я с ними вообще почти не работал, один раз только, - обиженно откликнулся инженер. - Мне если что и доставалось, так только зелень второго класса.
- Ну, тогда понятно, почему тебе ничего не понятно, - изрек доктор Френсис.
- А чего мне непонятно? - окончательно расстроился Кейт. - Чего вы мне голову дурите?
