— Кто вы и что здесь делаете?!
Хайо понял, что она очень плохо видит в темноте, и удивился.
— Уходите! Я позову мужа!
— Вашего мужа здесь нет, — мягко сказал Хайо. — И, на самом деле, я сомневаюсь, что вы хотите его позвать...
— Кто вы?
— Хайо. Мы познакомились пару часов назад. Коктейль «Секс на пляже», помните?
— О-охх... — с облегчением выдохнула девушка. — Как вы сюда попали?
— Просто зашел. Мне понравилось ваше кафе, но не понравилась компания. Я решил зайти попозже.
— Вы ничего не понимаете, — горячо возразила Рэни. — Абсолютно ничего! У него был трудный день, вот и все. У нас все в порядке, слышите? Я не знаю, зачем вы сюда явились, но я не хочу, чтобы вы лезли в мои дела, кем бы вы ни были...
— Как много текста, — задумчиво сказал Хайо. — Рэни, вы не обратили внимания, что я вовсе не интересовался, какой из себя человек ваш муж, какие у вас отношения и все ли у вас в порядке?
Озадаченное молчание было ему ответом.
— Я просто хотел немного выпить в приятной компании, Рэни. Ваши дела — это ваши дела. Если вы захотите рассказать о себе, я буду польщен. Но я не настаиваю. Может быть, пойдем в зал? Или вам удобнее тут?
— Если уж вы застали меня рыдающей в подсобке, то, может быть, перейдем на «ты»?
— Идет. Но перед этим выпьем на брудершафт, как полагается. Итак, где мы будем пить?
— В зале, — подумав, сказала Рэни. — Здесь как-то неуютно, правда?
— Мне тоже так кажется.
— Тогда подожди...те меня там, я приведу себя в порядок.
Хайо соорудил два простеньких коктейля — водка, лайм, мятный ликер, нашел металлический подсвечник в форме яйца, секунду поразмыслил, недоумевая, как же туда вставляется свеча, потом развинтил его на две половинки. Огонь вырывался из прорезей синеватыми языками, Хайо провел над подсвечником ладонью, заставив пламя разбрызгивать искры всех цветов радуги.
— Какая прелесть! — воскликнула Рэни, захлопав в ладоши. Этот жест девочки-подростка плохо вязался с черно-серебряной майкой с глубоким декольте и посверкивающим в ложбинке между грудей камушком. Волосы надо лбом она слегка начесала, глаза подвела, а сладковатый карамельный аромат духов чувствовался даже с пяти шагов. — Я нормально выгляжу?
— Лучше, чем десять минут назад, — дипломатично ответил Хайо, которому вовсе не понравились все эти ухищрения, а приторная сладость духов, которых было немного слишком, напомнила, что снаружи — жара, которую он переносит плохо. Наверное, у Рэни был неплохой вкус, но она слишком ориентировалась на чужое мнение о том, что нравится мужчинам, а потому собственного стиля у нее не было. Ей куда больше пошли бы простая хлопковая майка и джинсы, собранные в хвост волосы и более оригинальные украшения попроще — из поделочного камня, дерева или серебра. На женщину-вамп она никак не тянула.
Хозяйка взяла свой стакан, принюхалась, одобрительно кивнула, и Хайо заподозрил, что ей понравилась крепость напитка — градусов тридцать, не меньше: водки и ликера было много, сока — мало. Перламутрово-розовые ногти блеснули в неярком свете свечи.
— Брудершафт? — кокетливо спросила она, первой протягивая руку со стаканом.
Хайо не удивился, когда вместо обычного легкого поцелуя ему подставили сладкие от ликера губы, одновременно податливые и требовательные. «И с этим мне придется работать», простонал он мысленно, но ответил на поцелуй, постаравшись не выйти за границы вежливости — а в данном случае это означало ожидаемую от него порцию страсти и легкого разочарования, когда Рэни отодвинулась, напоследок пробежав язычком по его губам. Потом она залпом выпила свой стакан, и подмигнула.
От него ждали действия — причем, решительного и настойчивого. Так, чтобы потом Рэни могла сказать себе и всему свету «Я ничего не могла с этим поделать, он оказался сильнее меня». По правилам игры Хайо был обязан разложить девушку прямо на барной стойке и утешить классическим способом. Хайо знал, что последует за этим — вовсе даже не показные угрызения совести, взывания к его чести и достоинству, уговоры не портить бедной замужней женщине жизнь, покаяния и признания в ошибке... сделанные так, чтобы у него возникло желание повторить с ней ошибку еще пару раз.
Ему не хотелось играть в эту игру, но он представлял себе и последствия полного равнодушия — обиду, резкие слова, претензии, жалобу мужу и полную невозможность дальнейшего общения. Нужно было действовать с хирургической точностью, сумев пройти между Сциллой и Харибдой. Хайо примерно знал, как. Но для этого нужно было совершить еще некоторое количество не самых приятных действий.
А сделать их приятными, доставляющими удовольствие было так легко — нужно было просто на минуту выйти из роли работающего, заглянуть в ультрамариновые в полумраке широко распахнутые глаза, пожалеть бедную девочку и захотеть ее утешить, спасти от супруга-тирана, помочь ей. Нырнуть в омут, позволить сделать себя не кукловодом, а очередной марионеткой, утратить здравый смысл. Этого Хайо позволить себе не мог... но это было так легко, так просто. Проще, чем все время сохранять трезвую голову и скептический взгляд на вещи.
— Ты хорошо целуешься. Откровенно, — сказал он, ласково проводя пальцами по голой руке Рэни — она поежилась и мурлыкнула. — А сумеешь ли ты так же хорошо и откровенно рассказать какую-нибудь занимательную историю?
— Занимательную? Что ты имеешь в виду?
— Самые лучшие истории — это автобиографии. Ну, Рэни?
— Мне не о чем рассказывать... это никому не интересно. Правда...
— Мне — интересно, — ему пришлось положить руку ей на плечо и требовательно сжать пальцы, настаивая. Когда ладонь надавила достаточно тяжело, девушка кивнула, и Хайо поставил для себя еще один восклицательный знак.
— Хорошо. Я попробую.
Рэни сама не понимала, почему начала разговор с парнем, без спроса вломившимся в подсобку ее ресторана. По логике вещей нужно было выгнать его вон или убежать самой. Но он не слишком походил на прочих ее знакомых — казался очень чужим, посторонним, словно случайно оказавшимся в Городе. И при этом — бесконечно уверенным в себе. Это интриговало. Во время первого разговора брюнет с плоским лицом и раскосыми глазами не показался ей привлекательным; не понимая по мимике намерений, не угадывая хода мыслей, Рэни с трудом общалась с азиатами. Она боялась попасть впросак, сказать что-нибудь не то или не так, показаться дурочкой. Сначала она приняла Хайо за японца, мельком удивившись — кого только нет в Городе, но потом начала сомневаться. Он казался вообще потусторонним, инопланетянином. Темные, почти черные глаза в темноте казались двумя провалами в бездну, и заглядывать туда было тревожно и сладко, как стоять на краю балкона и перевешиваться через перила.
