— Так кто ты, Северин? — спросил Джереми.
— Имя моё — Адриан, — ответил тот. — Адриан-сай, сын Теодора Северина и Эстеллы Северин и муж Элизабет Клэйборн. Носитель руны Кермат, каким будешь и ты, если решишь избрать себе руну.
— Меня зовут Джеремия, — сказал юноша. — Джеремия из клана оптимен, сын Джастина Йенси, брат Гектора Грэя, Марка Энтони Грэя, брат Сета, Кира и Исмаила и многих других, безымянных. Ничей отец, ничей жених, ничей муж. Я скорее дракон, чем человек, Адриан. Когда я в последний раз — сегодня утром — читал Книгу Часов, драконы там не выбирали себе рун.
Повисла тишина. Командарм одним глотком допил пиво и пару секунд смотрел вдоль своего носа в кружку, а потом поднял на Джереми взгляд, в котором играл озорной огонёк, и заявил:
— Нам надо выпить водки.
* * *
Закусывали копчёной колбасой с хлебом. К концу первой бутылки в животе Джереми работала солидная печь. Было очень тепло. Всё вокруг стало медленным и безопасным. Казалось, будто замедлился даже бег Мирамара по орбите, и Джереми вертел и тряс головой, пока не уверился, что медленным стал он сам, а Вселенная на всех уровнях сохраняет присущую ей скорость. Потом он помнил обрывки застольного разговора. Северин водил пальцем по его лицу и пояснял:
— …в тебе, я вижу, главное — англо-саксонская и кельтская кровь. Англо-саксонской больше. Потом есть ещё какие-то небелые, скорее всего индейцы, а ещё греки и вроде бы итальянцы. Вот тебе и Джеремия, самый… обычный… американец.
— А необычный американец?
— А необычных тут нет.
— Тот, который дракон.
— Ммм… Драконом был первый из вас.
— Гектор…
— Йенси.
Им пришлось снова выпить. Потом Джереми попытался отгадать происхождение Северина.
— Русские, — он начал перечислять славян. — Потом украинцы, поляки, чехи… румыны… нет, болгары, румыны не то… А ещё сербы, хорваты… — Он знал, что кого-то забыл. Почему-то, когда он держал в руке рюмку, на языке вертелись литовцы. Он залпом осушил рюмку. Мысль прояснилась. — И белорусы, вот.
— Русские, — согласился Северин и долил в рюмки водки, — белорусы и лапландцы. Когда-то ещё финны. Из Карелии мои предки.
— Финны, — сказал Джереми, — не славяне. — Это он знал уже точно.
— Не славяне, — согласился Северин. — И лапландцы не славяне. Кстати, ты забыл словаков и словенцев. А ещё я когда-то где-то прочёл, что гасконцы — тоже славяне!
— Гасконцы? — переспросил Джереми. — Ерунда… Д'Артаньян славянин?
— Чем чёрт не шутит.
Они выпили. Северин налил снова.
— У тебя такой… — Джереми искал слово, — …сибирско-славянский вид.
— Буковинский у меня вид. Он там у всех такой.
Они открыли вторую бутылку.
— Вообще-то я вавилонянин… — сказал Джереми.
И он начал искать свой ID. Он искал его в обоих карманах своих штанов, пока не вспомнил, что ID ему так и не выдали. Потом Северин убеждал его, что он не вавилонянин и к этому не стоит даже стремиться, и наводил какую-то критику Вавилона, имевшую отношение к благодарности как добродетели. Джереми даже с ним соглашался, но не мог потом вспомнить, в чём именно. Потом разговор пошёл о гитах. Джереми чуть протрезвел и спросил, что здесь делает Первая Армия Буковины и почему её командарм решил лично проводить злосчастного крестоносца на Мирамар.
— Последнее — из-за тебя. Я хотел с тобой встретиться, — ответил Северин. — Что до первого вопроса…
Он вынул маленькую записную книжку и стал гонять её указательным пальцем по столу. Потом он подтолкнул её к Джереми. Книжка оказалась бумажной. В ней были рисунки, составляющие нечто вроде комикса без слов.
— Видел ли ты когда-нибудь человека, — спросил его Северин, — которого десять лет продержали в тёмной камере размером с гроб?
Джереми понял, что это не риторический вопрос, и ему стало грустно.
— Это что-то удивительное, — сказал Северин. — Не увидишь, так и не поверишь, что человеческое тело может превратиться в такое — белое, как червяк, и скрученное, как паучок. Я эту историю зарисовал со слов одного… очевидца. Ты смотри на картинки, а я расскажу. В общем, ничего особенного, там бывает гораздо хуже, но тебе не мешает знать, что за сила сегодня пришла отнять у тебя жизнь.
Представь себе, что ты вырос на Сарагосе, в богатой независимой колонии, имевшей несчастье быть далековато от Вавилона и слишком близко к Пакс Романа. Ты — приличный, но глупый парень из католической семьи, член элиты, а элита Сарагосы, если помнишь, сделала состояния на наркоторговле. Это сыграло свою роль в дальнейших событиях — когда пришла беда, Вавилон не поспешил на помощь… В юности тебя отправили учиться на Землю, в московский университет. Пока ты там учился, олигархи под угрозой блокады и террора и в обмен на дворянские титулы сдали Сарагосу этому психопату в короне. Вернулся ты уже не в независимую колонию, а на планету Пакс Романы. Ты, как сказано, от природы несколько глуповат, и сначала тебе даже понравилось, что твой отец, как главный инициатор потери независимости и единственный католик среди олигархов, при новой власти стал лордом Сарагосы. Тебе объяснили новые правила, но ты не принял их всерьёз. Впридачу к большим деньгам у тебя появилась власть — или то, что ты за неё принимал — и тебе нравилось, что тебя по мановению волшебной палочки сделали дворянином и те, кому повезло меньше, теперь обязаны кланяться тебе как высшему существу.
На короткое время у тебя было всё, чего ты хотел, а ещё у тебя была она. Ты полюбил её в Москве, где вы учились на одном курсе, и ни мгновения не думаешь о том, что она так и не крестилась и что её родители, атеисты, бывшие конкуренты твоего отца, сбежали от новой власти в Вавилон. Тебе невдомёк, что Пакс Романа разверзла между тобой и твоей любимой пропасть, полную чудовищ. Когда отец намекает тебе, что негоже показываться на улице с некрещёной, ты смеёшься ему в лицо и в тот же вечер тайно женишься на своей любимой.
Последствия выбивают почву у тебя из-под ног. На следующий день твой отец отменяет гражданский брак. Он рвёт и мечет, но поздно: новые правила не предусматривают развода. И тебе приходится смотреть в лицо последствиям твоего поступка.
Тебя лишают дворянского достоинства, выгоняют из дома, и, что хуже всего, у тебя отнимают кредитную карту. Диплом экономиста оказывается бесполезным: даже если б ты мог применить свои знания в новых условиях — а это невозможно — из страха перед лордом никто не дал бы тебе такую работу. Некоторое время вы перебиваетесь на зарплату жены. Тебе всё ещё кажется, что идёт ролевая игра. Общество разыгрывает шестнадцатый век, и в этом дурном театре тебе и твоей жене отведены роли Ромео и Джульетты. Потом твоя жена, как и все женщины, теряет право на квалифицированную работу, и вы опускаетесь в нищету. На беду, новая власть четвертует людей за продажу противозачаточных средств, и цены на чёрном рынке вам уже недоступны. Вы предохраняетесь как можете, но это только оттягивает неизбежную беременность твоей жены. Из-за того, что она не крещена, вы теряете право на государственное пособие. Жена упорно отказывается креститься. Тебя это злит, но через некоторое время все пособия отменяют — для всех. Чтобы не умереть от голода, ты работаешь грузчиком и продавцом. Жене приходится сидеть дома. Женщине без креста на шее опасно выходить на улицу.
