…и здесь проиграл. Проиграл, потому что доска расчищается, и все прозрачней тот самый вариант с безнадежным эндшпилем. И проклятый цейтнот по-прежнему нависает топором, и топор опускается все ниже.
Вероятно, цейтнот, проигрыш и безнадежный эндшпиль — это тройственный мой символ, можно сказать, триединый, ибо это просто три выражения единой моей сути.
Время — это то, чего мне всегда не хватало для ответа на вопрос: что такое время? А мне очень хотелось ответить на сей древний и по-прежнему мучительный вопрос. Я исследовал его во всех доступных мне аспектах, всю свою молодость вложил в бесчисленные и, должно быть, бессмысленные попытки, однако ничего хорошего не вышло. Вышло что-то вроде потуг древних алхимиков или создателей вечного двигателя. В погоне за определением времени я потерял лучшее собственное время — свою молодость, когда я ежедневно прирастал кусками будущего, а не отщеплял себя в прошлое, как сейчас…
И от всех поисков осталось нечто расплывчатое и не слишком определенное. Время — это взаимное отражение событий, их взаимовоплощение. Чем выше плотность событий, тем быстрее течет время. События, ведущие к усложнению системы, — это течение вперед, к упрощению, соответственно, назад. Наконец ясно, что времен много — у каждого свое, говоря немного строже, для каждой системы, способной регистрировать события и реагировать на них, время течет по-своему, причем по-разному относительно каждого сочетания в множестве событий.
Банальность! За которую не удалось сделать ни одного серьезного шага. Однако за нее, изукрашенную хитроумными формулами и веером великих фантазий, я заплатил молодостью — вот факт.
А заодно и форменный проигрыш — вторая моя ипостась. Я проиграл лучшие годы и главное — тебя. Чем дольше живу, тем сильней кажется, что главный проигрыш — это ты.
Ты не выдержала моих перегрузок, к тому же всякий неудачник — немного сумасшедший, если продолжает барахтаться в мертвой зыби своих неудач, если не гребет изо всех сил к надежности и ясности. Так и есть, и окончательно ты убедилась в моем бредовом состоянии, когда я бросился в гипершахматы, бросился в непривычные для себя спортивные подвиги ради той же главной своей цели. И твое терпение, прочное, как космический трос, лопнуло. Ты поняла, что я вовсе не ищу тихой гавани и нет во мне малейшей спортивной злости, а есть лишь новое средство для достижения старой цели. Ты поняла, что меня зациклило, вот тогда ты плюнула на все и ушла.
Я чуть не захлебнулся твоим плевком, но ведь выжил и выплыл, черт его знает, как выплыл, но вот ведь жив и даже популярен. И делаю попытку столкнуть с гипершахматного трона великого Анта, который, по-моему, более всех заслуживает чемпионского звания, и к которому я ровным счетом ничего не имею. Не могу разозлиться, и потому не должен бы претендовать на его место. А он явно раздражен моими щенячьими наскоками и настроен лично против меня, а это уже полпобеды, даже три четверти… И ты была раздражена и настроена, даже хуже — возненавидела меня; не допуская мысли о возврате, жгла мосты, взрывала не только мои неуклюжие попытки примирения, но и саму идею мостов — любые зародыши моих фантастических проектов. И вот теперь я вхожу в свой совершенно безнадежный эндшпиль.
Да, в третье свое воплощение… Мне всегда плохо удавались концовки не только в этой партии и в матче, но всегда и повсюду. В детстве я ловко выстраивал голографические композиции — бросил. Бросил искусство и перекрыл все остальные пути ради решения проблемы времени. Решал, бился лбом обо все стенки и тоже отступил, утешаясь, что именно здесь, в гипершахматах, мне удастся кое-что доказать, что я отыщу нечто фундаментальное в хронорефлексии фигур, в их восприятии хода событий. Но, боюсь, главным толчком послужило желание самоутвердиться, желание хоть в чем-то дойти до вершин и вызвать к жизни давно потухший огонек интереса в твоих глазах интереса ко мне и к моему делу. И из этого опять-таки вышел безнадежный эндшпиль, почти как тот, который вот-вот появится на доске — много жертв, и все без толку…
Так тому и быть. Мои фигуры точно предсказали мою гибель. Сейчас начнутся танцы черных коней, и я останусь без материала и без атаки. А мои умники — молодцы. Как напряженно ищут они малейшие шансы спасения, и как мало оставил я этих шансов, пожалуй, вообще не оставил. Но ищут! И тут не просто инстинкт самосохранения, тут попытка вдохнуть новую жизнь туда, где не осталось старой. И ни одного выговора за мое легкомыслие… Любопытно и другое — цейтнот стал выравниваться. Ант все сильней тянет с принятием решений. Я его понимаю — он-то ничего не знает о моем фокусе, он уверен, что весь мой комплект принял опасный вариант, именно весь, а значит, в варианте что-то есть, и теперь Ант вовсю ругается со своими фигурами…
8
Жаль Глеба. Другие отнеслись к его выходке с негодованием, а я с пониманием и сочувствием. На его месте мало кто выдержал бы такую перегрузку. Человеческие мозги не приспособлены для столь долгой серии отрицательных эмоций. Потому-то мы, слоны, и уверены в необходимости быстрейшего симбиоза. Разве людям помешала бы качественная интеллектронная надкорка?
Еще бы! Тут не просто молниеносный счет и колоссальная емкость памяти — тут нечто иное. Многовариантное восприятие мира, истинное футуровидение, новая сигнальная система — разве мало? Но тут и наше будущее, поскольку о чем о чем, а о быстром развитии собственных структур мозга человек заботился бы вовсю. В том-то и дело! Ферзь совершенно прав, утверждая, что интеллектронные системы становятся внешним мозгом человека, но он полностью заблуждается насчет нашего грядущего лидерства. Если человек почувствует, что становится придатком нашего мозга, нам не сдобровать. Наше развитие будет резко приостановлено, возможно, вообще запрещено. Не стоит сбрасывать со счетов их жуткий опыт конкурентной борьбы, опыт, проистекающий из тысячелетий, даже из миллионов лет эволюции.
Боюсь, мы проиграем эволюционную войну, даже не приступив к активным действиям, боюсь, что нам попросту не дадут ни одного шанса. Ума не приложу, на что рассчитывает ферзь в своих пророчествах, во всяком случае не на суровую реальность.
Лучше избрать симбиотический вариант теперь, когда наши отношения с людьми, в общем-то, превосходны. Если они по-настоящему оценят нашу мощь, хоть на миг ощутят свою нарастающую неполноценность, они испугаются, и их испуг может пустить эволюцию в таком направлении, что сам Игрок-Творец никого не спасет. В один прекрасный день они запросто остановят модификацию интеллектронного производства, запретят наше усложнение… И уж тем более они не пустят нас в свою черепную коробку. Их будет тошнить от самой мысли об имплантации интеллектронных пленок на биооснове. Они сочтут этот вариант самоубийственным, возникнет табу, которое может продержаться слишком долго…
