— Почему произошла ошибка? — спросил кто-то из присутствующих. — Как же система авторедактирования?
— Еще не была разработана. Вы путаете тысячелетия. Представьте только всю убогость тогдашней биотехники! И подумайте только, они вышли из положения! Трикстер стал гермафродитом, подсознательные влечения, таким образом, были в нем нейтрализованы.
— А что значит обозначение «Трикстер»?
— «Трикстер» — это в мировом фольклоре этакий демонический обманщик, антипод культурного героя, — отмахнулся председатель.
— Все, что вы сказали, интересно, но…
— Какое это имеет отношение к настоящей ситуации?
— Ведь все равно мы будем вынуждены его уничтожить…
— Или перехитрить? — раздались нетерпеливые голоса.
— Вот-вот, перехитрить. — Председатель опять повернулся к нуль-радисту. — Как он, висит?
— Виси-ит, — опять успокоил его нуль-радист. — Указаний ждет. Радуется.
Трикстер действительно тихо радовался, вися на расстоянии двадцати пяти парсеков от Солнца. Скорее, не вися, а изнурительно медленно дрейфуя вокруг галактического центра масс. Но этим движением можно было пренебречь.
Трикстеру было радостно, что впервые за тысячелетия ему не нужно было принимать никаких решений, а только подчиняться. Наверное, потом это было бы тягостно — все время подчиняться, но пока давало блаженное чувство мыслительного отдыха. Трикстер устал от океана коварств и хитростей, который он щедро излил на Кимперию. — …Мы активизируем его комплекс размножения, — продолжал председатель, — и он будет вынужден сесть на первую попавшуюся планету, чтобы произвести и воспитать потомство. Этот цикл будет повторяться снова и снова — без конца.
Хвалынов вскричал:
— Нет! Я против этого! За тысячи лет Трикстер стал другим, каким — мы не знаем. Мы должны сначала выяснить, что он из себя сейчас представляет как уже разумное существо.
И Хвалынов убедительно погладил сбоку свою покрытую тугой лоснящейся кожей черепную покрышку.
— Ты против этого, а я против того, — смиренным тоном сказал председатель комиссии. — Каким же он может стать, если схемы хитрости и коварства вложены в его базовые программы, — примерно то, что у нас называется инстинктами? Ведь ты не можешь отменить у себя безусловный дыхательный рефлекс или пищеварительный?
К удивлению присутствующих, Главный аниматор Щец вмешался, склонив, как для бодания, суховатую седую голову:
— Могу отменить. И любое, так сказать, эмерджентное устройство может выработать комплекс мер, подавляющих фундаментальные эчзсстенциальные влечения…
— Загнал!.. Эк! — восхищенно крякнул председатель. — Но это все умные головные построения. А я предлагаю привести в действие программу размножения Трикстера. Этим мы потрафим нашим гуманистическим установкам — мне тоже не хочется уничтожать это выдающееся биоустройство — и одновременно сохраним нашу цивилизацию от возможных потрясений.
— Никаких потрясений не было бы, — упрямо сказал Хвалынов.
Председатель, медленно ступая, приблизился к диафрагме окна. Она послушно развернулась, открыв перед нестарым еще, сомневающимся человеком типичный среднеевропейский ландшафт, — повсюду были разбросаны округлые вечнозеленые дубравы, изумрудными оттеночными лентами тянулись к горизонту заросли лаврочерешни, трицитронов, пробкового ильма, миндаля.
— Будем голосовать? — робко подсказал кто-то. Председатель коротко кивнул, по-прежнему глядя в овальное окно, где так восхитительно-упорядоченно буйствовала рукотворная природа.
Шестьдесят четыре голоса — за включение размножающей программы, пятьдесят один — против.
Трикстер сразу понял, что случилось. Он мгновенно наполнился лютой злобой, перемешанной с отчаянием. Проклятье! А ведь так хотелось вернуться, начать новое существование. Но теперь ему ничего не хочется, только отомстить коварным, хитрым землянам! Он простодушно летел на встречу с родиной (а как же назвать место, где тебя создали, где ты впервые приобщился к мировой хитрости), а они, проклятые, трусливые…
Чувствуя, что уже не долетит, Трикстер ощущал внутри себя все увеличивающуюся массу, которая слабо пошевеливалась и уже не являлась частью его, а была уже полусамостоятельной. Вспыхнула в нем материнско-отцовская нежность. Он подозревал, что это включилась подпрограмма, обеспечивающая заботу о потомстве. Все они предусмотрели, все! В этом тяжелом положении он уже не сможет совершать скачки в нуль-пространстве — неминуемо погибнут зародыши.
Поэтому он успокоил свой гнев, огляделся в мировом пространстве и выбрал среди ближайших звезд одну, умеренной светимости и с целым облаком планет вокруг. Среди них — о удача! — нашлось несколько с твердой корой и густоватой атмосферой. Включив маневровые двигатели, Трикстер тяжело потащился туда, бережно неся в себе многочисленное потомство, уже имеющее в своем наследственном кондуите злые записи хитрости, увертливости, подлости.
Все знают планету Трикстер в системе желтого солнца Трикстер. Планета имеет обильную водородногелиевую оболочку, малое количество жидких сред. Масса ее три запятая пятьдесят три сотых земных.
Система Трикстер закрыта для посещения кораблей всех без исключения классов, объявлена зоной абсолютной опасности.
На дне газового океана ползают, бегают, плавают, летают, шумят хитрой листвой, борются друг с другом, улещают, подсиживают друг друга, пожирают друг друга миллионы разнообразных трикстеров — потомков победителя Кимперии. Эта «война всех против всех» не прекращается никогда.
У трикстеров нет ни времени, ни сил обратить свои органы чувств в сторону других миров. Это и хорошо. Что бы мы делали, как бы мы справились с таким противником — воплощением абсолютной хитрости, неким кибернетическим Ахриманом, выйди он на мировой простор?
Поэтому многие осуждали Главного аниматора Щеца, который самовольно ринулся в объятья самого опасного во вселенной небесного тела.
— Если мы породили ребенка-чудовище, — сказал он перед полетом друзьям, непреклонно покачивая маленькой сухой головой со всемирно известной тяжелой щеткой белых усов, — то мы ответственны за него. Миллионы наших детей мучаются на Трикстере в конвульсиях взаимоуничтожения. Не нужно притворяться, что если они не кровные отпрыски наши, значит, мол, мы им ничего не должны…
До сих пор о докторе Щеце ничего не слышно.
