Лана, неотрывно глядевшая на слабо освещенное лицо Алана, облегченно вздохнула и откинулась в кресле. И только теперь почувствовала резкую боль: все это время она сидела, намертво сцепив пальцы.
— Когда он проснется?
Арк задумчиво потер выпуклую лысину, пощипал кончик пухлого носа:
— О, еще не скоро! Ты можешь пойти отдохнуть.
— Нет, — тряхнула светлыми локонами Лана. — Я подожду здесь.
— С Аланом уже ничего не может случиться. Ты напрасно терзаешь себя, это не рационально.
— И все-таки я посижу.
— Принести чего-нибудь горячего?
— Спасибо, не хочется.
Они надолго замолчали. Арк смотрел на Лану, быстро оглядывал приборы, что-то коротко говорил в диктофон и снова смотрел на Лану. Это занятие не надоедало и не утомляло. Ланой можно было любоваться, как любуются восходящим солнцем, цветущим деревом, бушующим морем.
— Он действительно был в прошлом, — вдруг спросила Лана, — или это только сон? Арк пожал круглыми плечами:
— Эффект присутствия словами не выразить. Это также невозможно, как невозможно словами описать гиперсферу, хотя всякий может написать ее формулу.
— Как ты думаешь, Счена он встретил?
— Думаю, да.
— И помог ему?
— Думаю, нет.
— Тогда зачем же ты предложил этот эксперимент?
— Мы на янцах не экспериментируем, мы их лечим.
Лана удивленно расширила и без того огромные глаза. Арку показалось, что всю комнату заполнило голубое сияние.
— Объясни! — потребовала женщина.
— Что ж, — вздохнул Арк. — Дело в том, что все янцы так или иначе тоскуют о прошлом. Это своеобразная ностальгия, болезнь. Древние века овеяны легендами, самые сладкие воспоминания о детстве. Мы думаем, что со времен нашей юности мир стал хуже, хотя видим обратное.
— Ну и что? — нетерпеливо прервала Лана.
— Не торопись… Всякая болезнь требует лечения. И вот одни носятся по горам, изображая из себя ледяных янцев, другие дикарствуют на необитаемых островах или в джунглях, третьи переплывают моря на лодках, плотах или бревнах. Как правило, этого хватает, и они возвращаются к цивилизации бодрыми и здоровыми.
— А Алан?
— Алан — другое дело. Он крупнейший ученый эпохи, и в то же время человек с гипертрофированной совестью Он вбил себе в голову, что лично ответственен за прошлое. Это стало его манией, навязчивой идеей. Он считал, что если получит возможность вернуться в древние века, то уничтожит несправедливость, спасет загубленных гениев. Над своей установкой он работал, как одержимый, и в результате надорвался.
— В чем же его ошибка?
— Я полагаю, что прошлое изменить нельзя.
— Экспериментально это не доказано.
— Согласен, но у меня есть еще один довод. Допустим, что ценой неимоверных усилий Алан закончил работу и перенесся в прошлое. И что же? Он не продержится там и суток, он погибнет! Каждый янец — сын своего времени и может жить только в своем времени. Конечно, небольшой разброс допустим, но ясно одно — чем дальше мы уходим в развитии, тем невозможное приспособление в прошлом. Там другая логика, другие ценности, другие понятия и о счастье и жизни. Не говоря уже о мелких бытовых подробностях, о драконе Морте, гигиене и культуре общения. Нет, — махнул рукой Арк — я слишком оптимистичен! В одиночку Алан не продержится и дня.
— Но ведь ты все-таки перенес его в прошлое! — испугалась Лана.
— Я уже говорил, что здесь совсем иной принцип… Когда здоровье ведущего физика стало внушать опасения, я предложил Алану готовый аппарат. Это был неожиданный подарок. Он даже не стал вникать в детали, а ознакомился только с общим принципом. Он сразу поверил в возможность перемещения, что объяснимо состоянием лихорадочного нетерпения. Он рвался к Счену, а я хотел спасти его здоровье. Подобные мании лечатся шоком, вот и пришлось прибегнуть к шоку. Таким же образом мы вылечили, например, Интала. Только в том случае был применен шок наоборот…
— Смотри, смотри! — взметнулась Лана. — Он шевельнулся!
Арк мельком глянул на разноцветные огоньки пульта и тоже засеменил к узкому столу, на котором лежал Алан.
— Опять торопится, — недовольно бормотал он. — Куда торопится? На его месте я бы поспал.
Защитный колпак над столом подернулся прозрачной зеленоватой пленкой и медленно растаял. Короткие, почти белые, ресницы Алана дрогнули, он открыл глаза и, не двигая головой, осмотрел комнату. Лана поразилась давно забытой прозрачности и спокойствию голубого взгляда.
— Алан, ты меня слышишь? Тебе не больно?
— Лана… — физик улыбался светло и широко, словно ребенок. — До чего же ты шумная, Лана… А я видел живого Счена, я принес тебе его неизвестное стихотворение…
