Сергей Булыга - Шпоры на босу ногу

Артикул третий

Сержанту доверяют государственную тайну

Весело светило утреннее солнце. Бравый сержант неторопливо ехал рядом с пехотной колонной. Из-под небрежно расстегнутого доломана как бы невзначай сверкала медаль. Проходившие мимо солдаты почтительно перешептывались, глядя на награду. Отличиться в славной баталии немудрено, а вот поди прославься в отступлении! Такая слава почетней вдвойне... Однако же сержант был мрачен, медаль не согревала душу. С чем возвращался он из похода? С едва затянувшейся раной и разбитой надеждой. За день до генерального сражения Дюваль был ранен картечью при взятии Шевардинского редута, лишился лошади, а после почитай два месяца провалялся в лазарете Полоцкого монастыря. Поначалу раненых обещали отправить в Смоленск, а затем далее, во Францию. Потом... Сержант лежал в просторной келье, смотрел на образа неведомых святых и думал о всяком. Сначала он думал о том, что будет делать, вернувшись в родной Бордо. Потом он живо представлял себе, сколько же будет радости у тех, кто доживет, когда их отправят в Смоленск. Потом, устав мечтать, он просто смотрел на голую серую стену и очень жалел, что не умеет рисовать. Ведь если б умел, так взял бы уголь и нарисовал матушку, дом, виноградник и, наверное, ту, которую еще не встретил. Потом... Семнадцатого сентября из окон монастыря увидели, как неподалеку, по старой смоленской дороге, потянулись на запад первые отступающие полки Великой Армии. Колонны проходили мимо, они возвращались на родину, они пока что были целы и невредимы, о раненых никто не вспоминал. Тогда все те из забытых, у кого достало хоть немного сил, выползали на дорогу и умоляли забрать их с собой. Однако никто не хотел потесниться в повозке. Раненые плакали, кричали, умоляли, ругались. А некоторые, и среди них Дюваль, просто молчали. Армия проходила мимо, раненые оставались. Донесли императору, и был оглашен приказ, чтоб в каждую повозку брали по одному раненому. Раненых брали, но при первой же возможности от них избавлялись. Вот так и сержант вновь оказался на обочине, не проехав во Францию и десяти верст. Повязки у него ослабли, рана открылась и начала кровоточить. Темнело, сержант лежал ничком, слышал, как скрипели неподалеку колеса, и думал о том, что хорошо бы написать домой, чтоб не ждали... И вдруг он услышал знакомый голос. Это Мари звала его! Та самая Мари, что с ясными глазами и белой челкой, тонконогая, гнедая в подпалинах, ходившая под ядрами без всяких шенкелей. И точно: колонна продолжала ползти на запад, и только одна повозка остановилась - оттого, что в нее была впряжена Мари. Лошадь стояла у обочины, смотрела на сержанта добрыми и преданными глазами и тихо звала хозяина. Сидевшая на облучке женщина в офицерской шинели бросила поводья, чертыхнулась, сошла на землю и, низко наклонившись, посмотрела на лежавшего. Глаза у этой женщины были неравнодушные, и, наверное, поэтому она показалась ему красивой. А еще сержант подумал, что именно такую незнакомку он хотел нарисовать углем на серой стене заброшенной кельи. Сержанту стало стыдно за себя, небритого и жалкого. Чтобы хоть как-то скрасить впечатление, он приподнялся на локте, через силу улыбнулся и сказал: - Добрый вечер,- а потом добавил: - Ну до чего вы сегодня очаровательны! - Да? - нахмурилась женщина.- А что вы здесь делаете? - Я жду вас. - Вы ранены? - Слегка. И тут Мари вновь подала голос. Женщина обернулась к лошади. - Не удивляйтесь,- сказал сержант.- Мы знакомы с ней вот уже шесть лет. Скажите, где вы нашли ее? Женщина на некоторое время задумалась, а потом сказала: - Ну, в таком случае потрудитесь подняться. И женщина, ее звали Люлю, помогла сержанту забраться в повозку. А потом перевязала ему рану. А в воскресенье сержант Шарль Дюваль и маркитантка Люсьен Варле поженились. Полковой капеллан обвенчал их в наполовину сгоревшем православном храме. Наверное, это было немножко неправильно, но зато очень красиво: поднимешь голову - и в проломе купола видишь звезды. Такие же яркие и далекие, как в родном. Бордо. Если, конечно, не изменяет память. Но ничего, он вспомнит! Кончится поход, старый сержант получит отставку, и они вернутся домой. Матушка благословит их, и они будут жить в мире и согласии. Там, где не бросают раненых. А император наберет себе новых, молодых солдат. И уж с ними-то он наверняка дойдет до Индии. Но это будет потом, а пока сержант и маркитантка ехали во Францию в любви и согласии. Одиннадцать дней. И одиннадцать вечеров сержант выпрягал Мари из повозки и ездил за провиантом. Но с каждым разом делать это становилось все труднее и труднее, ибо, усаживаясь за карты, сержант выигрывал все, что было поставлено на кон. Так что каждый вечер ему приходилось искать новых партнеров. Так было и в одиннадцатый вечер. Выиграв полтора десятка яиц, кролика и полштофа вина, сержант вернулся к себе... И увидел, что Люлю убита, а повозка разграблена. Никто не знал, когда и кем это было сделано, и тем не менее сержант вызвал на дуэль всех, кто был в ту ночь на бивуаке. Не теряя выдержки, он говорил им самые обидные слова... Никто не принял вызова. Тогда сержант ушел из колонны и вскоре прибился к подошедшей с севера 31-й бригаде легкой кавалерии генерала Делебра. В карты Дюваль уже не садился, а потому изрядно голодал, но лошадь его по-прежнему была в холе, однако никто не смел и думать пустить его в общий котел. А еще, невзирая на мороз, Дюваль не позволял себе нарушать форму одежды, брился по два раза на день и, отнюдь не бравируя этим, искал смерти. В бою. Но смерть не была к нему благосклонна, и сержант получил медаль. А вот теперь он ехал, возможно, за второй медалью - не успел Дюваль проснуться, как прибежавший посыльный сообщил, что сержант вызывается к маршалу. И когда Дюваль вошел в штаб,- просторную крестьянскую, избу, из которой вынесли все, кроме стен,- то он увидел там уже знакомого нам генерала Оливье. Генерал сидел за импровизированным столом - дверцей кареты, уложенной на козлы для пилки дров. Генерал изучал карту, но, увидев Дюваля, тут же поднялся и пошел ему навстречу. - О мой храбрый друг! - воскликнул он любезно. - Ладно тебе, Оливье, - отмахнулся сержант. - Ведь ты давно уже не новобранец, а я не эскадронный командир. - Да-да, ты прав, - вздохнул генерал. - Увы, но юность невозвратна! - Тут он увлек сержанта к окну и продолжал: - А ты все такой же, Шарль! Храбрейший из храбрых растроган твоим поступком. Ведь этот поросенок сколько в нем благородства! Какая щедрость в столь тяжкий час, когда даже маршалы вынуждены есть конину! Шарль, хочешь водки? Настоящей русской водки. Клянусь, нигде в армии ты не сыщешь и капли... Сержант молча отказался. Присев на подоконник, он терпеливо ждал, когда же генерал заговорит о деле. Но генерал не спешил. Он насупился и сказал: . - Я наслышан о вашем несчастии, сержант. - Ты? Знаешь?! - Сержант прекрасно понимал, что Оливье ему не собеседник, и в то же время... - Ну ладно, к делу! - веско сказал генерал.- Ведь я пригласил тебя для важного, - тут он поднял длинный и холеный указательный палец, - для важного и секретного разговора! Для пущей значимости Оливье оглянулся по сторонам - нет ли поблизости кого постороннего. Посторонних не было, и генерал продолжал: - Я не забыл нашей прежней дружбы, клянусь! Когда ты вчера нарушил приказ и вышел из строя, я заступился за тебя, и вот результат! - И генерал тронул медаль на груди сержанта. - Спасибо! - сухо ответил сержант. Он был послушным сыном, и по совету матушки был вежлив со всеми без исключения. - Шарль! - Генерал перешел на доверительный полушепот: - Тебе поручается доставить одну из карет маршала лично императору. Лично, а? Сержант пожал плечами: приказ есть приказ, кто их обсуждает? А генерал добавил: - И Маленький Капрал восстановит тебя в прежнем звании. Сержант помолчал, а потом - он сам того не ожидал - вдруг спросил: - А кто же восстановит мою честь?! - Да, печальная вышла история, - и генерал сочувственно вздохнул. - Но мне кажется, что лишь только ты справишься с сегодняшним поручением, как все это останется далеко позади... Ты слышишь меня? Сержант не ответил. Он пристально смотрел на Оливье и не улыбался. Оливье отвел глаза, откашлялся... и вдруг спохватился... - Ну-ка, глянем по местности! Сержант не спорил, они подошли к столу, и генерал заскользил пальцем по карте. - Вот здесь пройдешь казачьи пикеты,- начал рассказывать он. - Местность просматривается плохо; холмы, кустарник. Потом двадцать верст лесом. А вот здесь, в Пышачах, ставка императора. И, главное, чем я хочу тебя обрадовать, ты совсем не встретишь партизан. - И это почему же? - Все дело в том, что Россия осталась позади и мы вступили в коронные польские земли, лишь недавно захваченные Москвой. Так что здешние жители принимают нас как освободителей. - Да? Ну а Белая Дама? Генерал снисходительно улыбнулся и сказал: - Неужели и ты веришь в эти досужие россказни? Белая Дама не более чем плод воображения законченных трусов. Но вот что я тебе скажу: избегай героев Великой Армии! Вот их-то и нужно действительно опасаться. Но это не беда, под твое начало я передаю храбрейших кавалеристов. Пойдем, я познакомлю тебя с ними. Дюваль просветлел и впервые за много лет с улыбкой посмотрел на Оливье. Нет, он не думал, что старый знакомый желает ему добра; просто он лишний раз убедился в том, что когда доходит до настоящего дела, то забывают про личную неприязнь и поручают достойному... Ну а Оливье - тот расценил радость Дюваля по-своему и, усмехнувшись, подтолкнул солдата к выходу. Сержанту неймется кровью смыть былой позор - что ж, пусть его! Когда же они вышли во двор, то увидели, что у самого крыльца стоит маршальская карета с наскоро закрашенными вензелями. - Эта? - спросил Дювалье. - Нет-нет! - поспешно отмахнулся Оливье.- Эта так, на дрова. Твоя карета за углом. Сам понимаешь, груз секретный, и не ставить же его на виду у всех. За углом дома действительно стояла еще одна карета. Была она вся черная, без окон, запряженная парой вороных. Сидевший на козлах кучер-солдат с опаской поглядывал на выстроившихся неподалеку от него пятерых кавалеристов. Но, вместо обещанных генералом героев, Дюваль увидел пятерых молодцов, сильно смахивавших на мародеров. Сержант озабоченно покачал головой, но генерала вид отряда, казалось, вовсе не смутил. - Цвет Великой Армии,- сказал он доверительно.- Не веришь? А я считаю, что только герои смогли уберечь лошадей в этом ужасном походе. Дюваль с сомнением посмотрел на вверенных ему солдат: кто в чем и кто откуда, один даже в мундире мамелюка и в чалме. Ну что за напасть! Ведь когда генерал отдавал ему поручение, Дюваль подумал, что во главе пусть маленького, но надежного отряда он сможет многое. Сказать по чести, он уже живо представил, как в лесу их непременно настигнут казаки, будет жаркое дело, погоня, стрельба. Пуля косит мгновенно, а голод - неделями, и это значит, что пуля куда предпочтительней. Ну а теперь? На что способен этот сброд?! Да они разбегутся при первом же выстреле... Сержант обернулся к Оливье и мрачно спросил: - А что, французов в армии не нашлось? Генерал вздохнул. - Понимаешь ли, Шарль... Наши союзники тоже храбрые и верные ребята. А Францию будешь представлять ты, мой друг. С такими молодцами, - Оливье широким жестом окинул отряд,- не боязно выступать и в понедельник. Сержант пожал плечами, он не верил в приметы. Да и не только в приметы. С возрастом вообще во многое перестаешь верить: сначала в победу, потом в перемирие, а после в отставку. А когда кто-то из твоих же товарищей убивает твою любимую женщину... Тогда хочется поверить даже в то, что генерал Оливье говорит чистую правду. И тем не менее сержант еще раз посмотрел на карету, на солдат. Отрешенный вид мамелюка вновь смутил его. - Слушай, а они понимают по-французски? - Несомненно,- заверил Оливье. Дюваль с подозрением посмотрел на генерала. Тот улыбнулся, но это только усилило подозрение Дюваля. Вне всякого сомнения, что этот прохвост опять что-то задумал. Убить сержанта? Вряд ли. Унизить? Вполне возможно. Вот он стоит, сверкает эполетами и ждет отказа - дело ведь безнадежное, и это совершенно ясно. Он ждет, когда же сержант не выдержит и сошлется на незнание языка, нездоровье, истертые подковы Мари и мало ли на что еще... - Не торопись, еще не поздно передумать,- вкрадчиво сказал Оливье. Сержант не ответил. Он просто сел в седло и подъехал к отряду. Пусть будет что будет. Тем более после того, что уже было. Солдаты выжидающе смотрели на сержанта. На их лицах не угадывалось даже малейшего намека на рвение по службе. И все же... - Приятно оказаться во главе таких молодцов, каких я вижу перед собой! бодро начал Дюваль.- Тем более, что нам предстоит сущий пустяк: пройти неприятельские пикеты, потом верст двадцать лесом, и мы в ставке. Пустяк, не так ли? Солдаты молчали. Сержант оглянулся на Оливье, вздохнул и спросил. - Кто понимает по-французски? Никто не ответил. Сержант беззвучно выругался и обернулся к генералу. - Все в порядке, Оливье, мы выступаем. Генерал напутственно помахал рукой и ушел в избу. - Ну вот что, молодцы, хватит шутить,- невозмутимо продолжал сержант, обращаясь к солдатам. - Я понимаю, вы не хотите разговаривать с генералом. Генералы в эту зиму не в чести. Но причем здесь сержант?! Мы с вами тянем одну лямку. Давайте лучше знакомиться. Меня зовут Шарль. Шарль Дюваль,тут он для наглядности ударил себя кулаком в грудь.- А тебя как? - и указал на малыша с живыми черными глазами. . Солдат оказался смышленным и охотно ответил: - Чико, синьор, Чико! Напполи. Волкано. Везувио! - И для пущей понятности солдат раздул щеки и зарычал, пытаясь воспроизвести рокот пламени, а после добавил: - Огон! Сержант согласно кивнул, прекрасно понимая, что над ним насмехаются. Ну что ж, любезность за любезность! Обернувшись ко второму солдату, испанцу по лицу и по мундиру, Дюваль сказал: -. А вот тебя я уже видел. В тот день, когда мы ворвались в Сарагосу, ты упал на колени и крикнул... - Неправда! - воскликнул испанец.- Я родом из-под Бургоса! Приятели солдата засмеялись: ведь он заговорил на вполне сносном французском. Отсмеявшись, солдаты смутились, ожидая, как же поведет себя их новый командир. Однако сержант сделал вид, будто ничего особенного не произошло, и даже более того - он сказал: - Прошу прощения, я обознался... - Меня зовут Хосе, - подсказал испанец. - Прошу прощения, Хосе. Испанцы - храбрые ребята, я был там дважды ранен. Зато...- он повернулся к третьему солдату, - зато как нас встречала Вена! - Сержант и не подумал скрывать своего пренебрежения.- Столики с вином стояли прямо ни улицах, женщины дарили нам цветы. Не так ли, Франц? - Франц, Франц,- согласно закивал добродушный толстяк, достал флейту и заиграл грустный мотивчик. Австриец нещадно фальшивил, однако мелодия была настолько минорной, что сержанту уже не хотелось говорить что-либо обидное. Он отвернулся... И увидел худощавого драгуна с пшеничными усами. - Курт, - представился драгун и добавил: - Брандербург. Сержант кивнул. - Сайд, господин,- сказал мамелюк. Дюваль нахмурился. Тогда, в битве у Пирамид, армия египтян была рассеяна, и всем казалось, что еще неделя, и генерал Бонапарт двинется дальше, в сказочно богатую Индию. Однако очень скоро Дюваль каким-то чудом оказался в том малом числе счастливчиков, которым удалось уйти из восставшего Каира и даже вернуться во Францию. Дюваль вздохнул, отвернулся - и заметил кучера, притихшего на козлах. Тщедушный и веснушчатый, он живо напомнил детство, мальчишку с соседней улицы, сына рыбной торговки. Сержант невольно улыбнулся и сказал: - Ну а ты, приятель, лишь по мундиру не француз. - Я родом из Женевы, сержант, - виновато ответил кучер.- Мой папа, аптекарь, нарек меня Распаром в честь дедушки, тоже аптекаря. Ну что ж, знакомство состоялось, пора приниматься за дело. Сержант откашлялся и заговорил не очень складно, но достаточно веско: - Итак, повторяю еще раз: кто вместе со мной доставит эту черную карету в ставку императора, тот будет отпущен в отставку. Слово чести! - Дюваль посмотрел на постные лица солдат и на всякий случай добавил: - Есть такое слово. - А зачем нам отставка? - удивился Чико. - Вас отпустят домой. И, может быть, даже наградят вот такими медалями... -- Отпустят домой! - не унимался Чико.- Но мы и так идем туда. Зачем же нам рисковать и покидать колонну? Дюваль вздохнул, понимая, что без обмана здесь не обойтись, нахмурился и мрачно сказал: -_ Вы. хотите домой, я вас понимаю. Однако генералом сказано, что тот, кто не пойдет со мной, останется здесь навсегда. Вот прямо у этой стены,- и он указал на бревенчатый сруб овина.- Нас расстреляют как дезертиров. И в это время за спинами солдат послышались голоса. Все дружно обернулись и увидели, что у крыльца штабной избы, рядом с каретой маршала, замаскированной под возок, Оливье отдавал какие-то приказания полувзводу солдат в синих шинелях и высоких медвежьих шапках. В руках у солдат поблескивали ружья. Проклятая гвардия!.. - Мы, кажется, замешкались,- сказал сержант.- Как бы не вышло ошибки. Солдаты подобрались в седлах, забренчали уздечками. - Вот это другой разговор,- Дюваль тронул поводья, выхватил из ножен саблю и, махнув ею в сторону леса, не без насмешки воскликнул: - Вперед, верные сыны Франции! И отряд съехал в сугроб, начинавшийся сразу же за дворовыми постройками.