Вернемся к более ранним событиям.
Богиня Багбарту, супруга главного бога Урарту Халди, была Царевной-Лебедью. Хорошо известно имя основателей Урарту. Это ваны. отсюда вывод: Урарту основали вятичи, только в более раннюю эпоху, на тысячу лет раньше Лебедии. Тогда как раз венеты-венды-ваны начали глобальное переселения из Малой Азии на запад и восток, как свидетельствует Страбон, один из самых обстоятельных историков древности. По пути венеты-ваны основывали государства: на западе эта первая волна переселенцев основала города в северной Италии, на востоке — в Урарту.
…О, никогда бы не подумал, что о вятичах написана целая поэма античным историком Диодором Сицилийским!.. Но это так.
Было время — Боспором правил фракиец Спарток. Этого не понимают историки, но скандинавские авторы полторы тысячи лет спустя после смерти Спартока вдруг написали как бы ни с того ни с сего, что Боспор и прилегающие территории заселялись из Фракии! Так начала править Фракийская династия. Один из преемников Спартока, Перисад, поддерживал связь с местными племенами. Его сыновья после смерти отца стали бороться за власть. Старший сын Сатир собрал две тысячи наемных греков, столько же фракийцев и еще большее число скифов. Противником его выступал Евмел, родной брат. Он опирался как раз на ватеев. Царем ватеев тогда был Арифарн. Это арийское имя, аналогии можно найти в Персии.
Сатир нанес поражение брату в открытом бою. Но Евмел укрылся в царском замке Арифарна. Эта крепость ватеев-вятичей выдержала первый штурм. Сатир был ранен и скончался в тот же день. Мениск, начальник наемников Сатира, снял осаду, отвел войска в город Гаргазу. Туда прибыл вскоре третий сын Перисада Притан. Но Притан не смог успешно воевать с ватеями и Евмелом. Вскоре он погиб. Евмел стал правителем Боспора. Это было за триста девять лет до Рождества Христова. Конечно, я не знаю, какое из скифских племен помогало Сатиру против ватеев. Может, часть царских скифов, а может, другие. Но все же это одна из битв асов и ванов.
…Война грозных асов и ванов стала далеким прошлым. Но в "Старшей Эдде" осталось на века: "В войско метнул Один копье, это тоже свершилось в дни первой войны; рухнули стены крепости асов; ваны в битвах врагов побеждали!"
Эту битву асов с вятичами-ванами Один начинает по древнему обычаю, бросив копье. Ряды ванов не дрогнули. Заключенный асами и ванами мир предвещал цепь великих побед в грядущих тысячелетиях — от нижнего Дона до Москвы. Еще до Юрия Долгорукого, руса по происхождению, на месте Москвы был небольшой город ванов-вятичей. Ходота ванов-вятичей (Одота) носит арийское имя, оно того же корня, что и слово "вождь" в древней Парфии, и имя скандинавского бога Одина. История была забыта или вымарана фанатиками, преследовавшими на Руси светлую и глубокую мечту предков об устройстве мира и силах природы. Но вопреки их воле Москва и после прихода сюда русов с Днепра оставалась северным форпостом Асгарда, по сути его продолжением в грозных тысячелетиях борьбы и побед, городом, который ныне олицетворяет утраченную некогда и вновь обретенную власть над небом и космосом.
* * *
Это более чем фантастично. Но это правда. Читающий эти строки может обратиться к моим отчетам об открытии Асгарда. Они опубликованы миллионными тиражами.
Мне остается добавить теперь к сказанному то, что я никогда не решился бы опубликовать в научной статье.
Я стоял на всхолмленной песчаной равнине недалеко от открытого мной Идавелль-поля под голубыми небесами Копетдага. Дул теплый ветер ранней весны. У моих ног лежал гипсовый шар. Когда-то он точно так же покоился у ног асов. Из памяти не выходило лицо силача Тора, каким он явился во сне. После конца мира, погибшего в огне, асы должны собраться на этом поле для игр и бесед.
Произошло непредвиденное. Случилось самое фантастическое событие в моей жизни. И не только в моей. Асгард открыт. Асгард существует. Но мир не сожжен в огне. У меня такое чувство, что открытие Асгарда для людей отменяет мировой пожар и потоп. И я был всего лишь первым из людей, кто достиг знаменитого поля божественных игр. Но что я чувствовал!.. Мне казалось, что со мной явились сюда и сами асы, принявшие меня как равного.
ТАЙНА СГОРЕВШЕГО САМОЛЕТА
Горел "Дуглас". Последние порывы метели прижимали дым к березняку. Казалось, вот-вот небо успокоится, но пока мчались и мчались белесые, серые, сизоватые, разорванные ветром тучи и сыпал снег. Влажный осенний снег налипал на одежду. Вдруг синий разрыв между седыми облаками — точно прорубь. И самый последний вздох непогоды. Тишина. Предсумеречный час. Дым спокойно застилал долину. Две черные струи дыма поднимались вверх от резиновых баллонов самолета, огромных, почти метровой толщины. Еще светилось пламя. Издалека оно казалось зарницами в полуслепом, очищавшемся от снежных вихрей небе.
Это была американская машина из тех, что закуплены были на третий год войны и перегонялись по Колымской воздушной трассе — над Чукоткой, Колымскими хребтами, Сибирью. Василий Макарович Соломин увидел летчика. Он лежал на боку в тридцати шагах от конца левой плоскости. Вероятно, его отбросило от самолета взрывом. Черное, обожженное лицо, на шее — глубокая рваная рана, от которой на снегу запеклась кровь, обгоревший комбинезон — все говорило за то, что еще в воздухе произошло нечто из ряда вон выходящее, а потом ослепший в пурге самолет врезался в пологий склон сопки.
Кто-то из спасательного отряда нашел второго члена экипажа. Собрали документы. Из трех пар лыж соорудили легкие сани. Но когда прошли с километр от места катастрофы, спохватились: на "Дугласах" экипаж состоял из трех человек. Василий Макарович вызвался вернуться. Уже темнело. Он искал, пока не высыпала звездная пыль над головой. Наломал веток лиственницы, развел костер. Яркое бездымное пламя согрело мгновенно. Отсюда, из пределов светлого пятна уже не рассмотреть было самолет. Почти километровый круг поиска замкнулся. Может быть, их было двое, подумал Василий Макарович, вспомнив чисто выбритые виски летчиков. Где-нибудь на Аляске они зашли перед полетом в заморскую парикмахерскую. Двое. Третьего, может быть, и не было.
На следующий день с утра валил снег. А потом зима окончательно вступила в свои права. На самых крутых склонах обрушились снежные карнизы, в долину сошли две-три небольшие лавины, вода в реке, борясь со льдом, растеклась над ним, и от нее шел пар, сохранявший еще некоторое время тепло. Потом и река погрузилась в спячку, ее засыпало снегом, и нитки следов тянулись от одного берега к другому, рассказывая молчаливо о вышедших на зимний промысел горностаях.
