- Федор Игнатьич!
- Ага. Слушаю.
- Это Андреев с Пятнадцатой. У нас несчастье. Мальчик попал в трансфер, обменялся с сусликом.
- Ну?
- Ты остановись, не доезжая километра. Больше чем на километр суслик не мог отойти. Остановись и жди других.
И сразу переключался рычажок
- Гаврила Матвеич. Андреев говорит. У нас на Пятнадцатой мальчик попал в трансфер...
- С СУСЛИКОМ обменялся?
- Ага. Нас не было...
- Я провод зуммеровый беру с собой...
Мария выбежала во двор Юрий Павлович и шофер Гриша, побледневшие так, что было это видно даже сквозь загар, растаскивали штабель красных пластиковых оградочек. Антилопа кана недоуменно поворачивала маленькую головку на длинной изящной шее, с высоты своего огромного роста оглядывала эту суету. Уже было время подоиться, а никто и внимания не обращал.
Маша кинулась в красный зал, взяла мальчика за руку, повела в комнату возле террасы. Он все хотел стать на четвереньки, она, глотая слезы, не позволяла ему. Посадила на постель, ласкового и послушного, заперла дверь.
С крыльца она оглядела небо. Темная точка маячила в небе. Маша крикнула:
- Юра! Юра! Смотри!
Юрий Павлович кинулся на террасу, сорвал со стены ружье, запыленное, потому что им годами не пользовались. Из ящика стола вынул два патрона. Выскочил на крыльцо, бахнул вверх.
На стометровой высоте орел, присмотревший острым взглядом жертву, услышал выстрел, ощутил, как дрогнул воздух неподалеку. Оскорбленный, перевалился на крыло и гордо поплыл к реке, блещущей вдали.
Маша бросилась со двора и остановилась. Ветер стих, густые травы стояли почти неподвижно. Но она-то знала, как напряженно живет этот мир, бесконечный и безграничный, на уровне ее ступни. Молчали заросли молочая и ромашки, чуть колыхались колокольчики, темнели фиолетовые шалфеи. Разноцветные ковры стелились один к другому, просторно уходили к горизонту. Где сейчас блуждает мальчик-суслик?.. Жив ли еще?
Юрий Павлович, с напряжением закидывая в кузов "Стрижа" пачку красных оградок, окликнул:
- Маша, не паникуй! Найдем!
А он двигался сквозь розовую страну. Росли деревья, зеленоствольные, и каждое на конце там, над головой, увенчивал ярко-красный купол. Деревьев было множество, купола почти смыкались, солнце светило сквозь них, земля окрасилась розовым. Сверху сыпалась желтая тюльпанная пыльца - аккуратные, легкие, пористые глыбки желтого света. Иногда заросль колокольчиков попадалась среди тюльпанов, тут тени внизу становились голубыми, а все вместе напоминало удивительный фейерверк, который только устроили не вечером, а днем.
Земля вдруг ощутимо затряслась, живое вокруг стихло. Будто кто-то бил молотком, катастрофически быстро приближались чьи-то шаги. Он высунулся из-за кустиков, увидел гигантское несущееся к нему тело на длинных ногах. Огромное копыто ударило почти рядом, едва успел отскочить. Белое, шерстью покрытое брюхо проплыло над головой - это был олень. Смутно вспомнилось, что его зовут Стартом.
Гигантский зверь пробежал, маленький мир опять ожил, возвращаясь к своим делам.
Его опять стало томить, но как-то иначе, чем прежде. Он не находил себе места, свет сделался не мил. Он стал исследовать запахи, заспешил, заторопился. Один запах что-то обещал. Побежал, стараясь не потерять его. Почва все понижалась. Что-то сверкнуло бриллиантово впереди. Он бросился к этому сверкающему, сунул мордочку. Вода!
И снова было невыразимое блаженство. Сердце замирало от наслажденья. Жизнь теперь состояла из желаний, сильных, определенных. Начинает чего-то хотеться, ищешь, весь отдаешься поиску, а когда найдешь, эта дверца закрывается и новая распахивается. Неинтересно заглядывать ни в прошлое, ни в будущее, все существует здесь и теперь.
Серое чудище, прятавшееся в воде, вдруг высунуло морду перед самым его носом, раздвоенный язычок плясал в разинутой пасти. Он шарахнулся в сторону, так и не узнав, от чего спасся, заторопился наверх, наверх, выбрался на плоскогорье и замер.
Потому что неподалеку сидел на земле такой же, как он сам.
Зверь не то улыбнулся ему, не то оскалил зубы. Рядом была нора, приманчиво чернел вход. Забраться бы в темноту и покой, заснуть там в прохладе, где никто не набросится с неба.
Он метнулся к норе и только сунулся туда, как зверь, подскочив, схватил его острыми игольчатыми зубами за ухо. Боль пронзила все тело так же остро, как прежде - чувство голода и жажды. До того неожиданно это было, до того ошеломляюще и обидно, что он едва не потерял сознание. Заверещал, оскорбленный, ощущая, как кровь каплет с уха на щеку и шею.
Он увидел, что кругом еще много таких зверей. Каждый сидел у норки и всем своим видом давал понять, что не пустит.
А желание поспать уже вытесняло боль. Полез было в нору, возле которой никого не было, но такое грозное хрюканье раздалось изнутри, что выскочил как ошпаренный.
Перевел дух, и вдруг прямо с неба обрушилась и стала наземь огромная красная стена. Загородила горизонт, необъяснимая, пугающая. Появились два великана. Они тяжко, медлительно переступали и переговаривались на высоте низкими, гудящими голосами.
Смутно подумалось, что не все великаны злы, но рисковать не приходилось.
Еще одна стена обрушилась и стала рядом с первой, а в уши неожиданно ввинтилось что-то резкое, режущее, раздирающее мозг.
Страшно стало до невозможности, и он бросился прочь.
Люди прикрыли станцию с запада пластиковым забором. Сами образовали разорванный круг диаметром около двух километров и стали сходиться, сужать его к забору. Они волокли за собой толстый провод, издающий во всех частях высокий, пронзительный, вибрирующий звук.
Сначала почти ничего не было видно в травах, но по мере того, как круг уменьшался, то там, то здесь замелькали суслики, тушканчики, мыши-полевки, ящерицы. Вибрирующий свист выгонял всех из подземных убежищ, из гущи переплетенных стеблей. С жалобным писком, бросая гнезда, взлетали стрепеты и жаворонки, выбирались наверх ошеломленные слепышонки. Рыжая лисичка выскочила из норы, укрытой в кустарнике, заметалась, перепрыгнула через провод и была такова. Но большинство не рисковало, не могло рисковать, и люди знали это. Когда животные рискуют, то расстаются не с какой-нибудь вещью, не с жильем или работой, а просто с жизнью, которая у них одна только и есть. Поэтому мелочь предпочитает бежать от опасности, а не бросаться навстречу ей.
Травы запестрели насекомыми. Со стебля на стебель перескакивали зеленые кузнечики, черные полевые сверчки, желто-бурые кобылки. Воздух стал живым, движущимся, все миллионное, может быть миллиардное, население трех-четырех квадратных километров степи отступало перед страшной неизвестностью.
