Сиалох сделал успокоительный жест.
— Я очень прошу. Ссоры нелогичны. — Его клюв открылся и задребезжал марсианский эквивалент улыбки. — У кого-нибудь из вас есть гипотеза? Я готов ее выслушать.
Воцарилась тишина. Холлидей пробормотал:
— Да, у меня есть.
Сиалох закрыл глаза и спокойно затянулся. Улыбке Холлидея не хватало убежденности.
— Но только, если моя гипотеза правильна, вы никогда не вернете драгоценности.
Грегг нахмурил брови.
— Я шатался по всей Солнечной системе, — продолжал Холлидей, — в ней чувствуешь себя потерянным. Да. Нужно там побыть одному, чтобы понять, что такое одиночество. Я занимался изысканиями… как любитель… Я искал уран. И я не верю, что мы знаем все о Вселенной или хотя бы о том, что находится в пустоте между планетами.
— Вы говорите об этих «кобблиях»? — спросил Грегг.
— Можете называть это суеверием, если хотите. Но если бы достаточно долго путешествовали в пространстве… да, тогда вы знаете. Там есть существа, там где-то — существа, состоящие из газа или же излучения — как вам угодно, — существа, которые живут в пространстве.
— А зачем такому «кобблию» драгоценности?
Холлидей развел руками.
— Откуда я знаю? Может быть, мы надоели им полетами через их мрачное царство. Украсть драгоценности марсианской короны — это наилучшее средство прервать сообщение с Марсом, не так ли?
Только ироническое урчание трубки Сиалоха прерывало молчание.
— Ладно… — Грегг теребил пресс-папье из метеорита. — У вас еще есть вопросы, мистер Сиалох?
— Только один, — тройные веки открылись, и холодный взгляд уставился на Штейнмана: — Имеете ли вы какие-нибудь увлечения?
— Я? Шахматы. Но какое вам до этого дело? — Штейнман насупился и опустил голову.
— Ничего другого?
— Здесь нет других развлечений.
Сиалох бросил взгляд на инспектора, который наклонил голову, и затем сказал мягко:
— Я понимаю. Спасибо. Может быть, мы с вами сыграем как-нибудь на днях? Я играю неплохо. Ну ладно, это все, господа.
Они вышли, витая, как духи во сне, — из-за слабого притяжения.
Грегг бросил на Сиалоха умоляющий взгляд:
— Ну, и что же в конце концов?
— Ничего особенного, как кажется… Да, пока я здесь, я хотел бы видеть техников за работой. При моем роде занятий нужно иметь представление обо всех профессиях.
Грегг тяжело вздохнул.
Романовичу поручили сопровождать посетителя. На разгрузку был подан «Ким Брекни». Путь к кораблю прокладывали себе через толпу людей в космических костюмах.
— Полиция должна поскорее снять эмбарго, — заметил Романович. — Иначе ей придется давать объяснение. Склады уже забиты.
— Это был бы наилучший шаг, — согласился Сиалох. — Да, скажите мне… оборудование стандартное? На всех станциях такое же?
— Вы хотите спросить про костюмы персонала? Да, они везде одинаковы.
— Вы не разрешите мне посмотреть поближе?
«Боже, храни меня от инквизиторов», — подумал Романович. Он подозвал механика.
— Мистер Сиалох хотел бы, чтобы вы объяснили ему, как устроен и работает ваш костюм, — сказал он саркастическим тоном.
— Хорошо. Это общепринятый костюм с усиленными сочленениями, — руки в перчатках начали жестикулировать. — Спирали отопления питаются от батареи. В резервуаре запас воздуха на десять часов. Эти пряжки удерживают инструменты, иначе они плавали бы в воздухе вокруг вас. Маленький баллон на поясе содержит краску, которую я могу разбрызгивать вот этим жиклером.
— Зачем красят корабли? — спросил Сиалох. — В Космосе ведь ничто не может привести к коррозии?
— Мы просто называем краской, на самом деле это состав гунк, который может заклеить любую дыру в фюзеляже, пока не будет возможности сменить пластину или исправить повреждение любого вида — например, отверстие, пробитое метеоритом.
Механик нажал на спуск, и тонкая струя, почти невидимая, вырвалась из отверстия, затвердевая при соприкосновении с почвой.
— Она же еле видна, — высказал свое замечание марсианин. — По крайней мере, я ее плохо различаю.
— Да, это верно, свет не рассеивается… Зато этот состав радиоактивен — не настолько, чтобы быть опасным, но достаточно для того, чтобы ремонтная бригада могла обнаружить с помощью счетчиков Гейгера нужное место.
— Ясно. А в течение какого времени его можно обнаружить?
— Дается гарантия на год.
— Спасибо, — Сиалох удалился, и Романович с трудом поспевал за длинноногим марсианином.
— Вы думаете, Картер мог спрятать шкатулку в своем баллоне с краской? - спросил он.
— Нет. Отверстие слишком мало, да и Картера тщательно обыскали… Сиалох прервался и поклонился.
— Вы были очень любезны и терпеливы, мистер Романович, и я больше не хочу вас утруждать, я сам найду инспектора.
— И что вы ему скажете?
— Что он может снять эмбарго, конечно. А затем я хочу успеть на ближайший корабль на Марс. Если я поспешу, то успею на концерт в Сабею, его голос стал мечтательным. — Сегодня впервые играют «Вариации на темы Мендельсона» Ханиена, переработанные в тональностях Шланнаха. Без сомнения, очень интересно.
Прошло три дня, прежде чем прибыло письмо. Сиалох извинился перед своим гостем и прочитал его. Затем сказал:
— Вам будет интересно знать, что «Знаменитые диадемы» прибыли на Фобос и находятся на пути домой.
Клиент, министр из Палаты Деятелей, моргнул.
— Извините, Сиалох, но какое это имеет к вам отношение?
— Шеф полиции бесспорно мой друг. Он подумал, что мне приятно быть в курсе событий.
— Храа. Вы недавно были на Фобосе.
— Маловажное дело. — Сыщик аккуратно сложил письмо, посыпал его солью и съел. Марсиане считают бумагу большим лакомством, особенно бумагу официальных земных документов, на тряпичной основе.
— Итак, вы сказали, мистер?
Парламентарий отвечал рассеянно. Он ни за что на свете не захотел бы быть нескромным, но если бы он умел видеть насквозь, обладая рентгеновским зрением, вот что он мог бы прочитать:
«Дорогой Сиалох!
Вы были абсолютно правы. Проблема запертой комнаты решена. Мы вернули драгоценности, и тот же корабль, который доставит вам это письмо, везет также и драгоценности под ваши своды. Очень жаль, что широкая публика не может узнать эту историю: две планеты вам обязаны — но я Вас благодарю от имени обеих и прошу направить нам Ваш счет, который будет полностью оплачен, даже если Ассамблее придется ставить на голосование вопрос о кредите, что, как я опасаюсь, и придется сделать.
Признаюсь, Ваше предложение снять эмбарго показалось мне очень неблагоразумным, но оно принесло плоды.
