- Папа, а чего они ругаются? - я тихонько дёрнул отца за полу пиджака.
- Они не ругаются, сынок. В селе иначе не говорят. Давай-ка вечером... А пока нажимай на вареники, а то у тебя в тарелке растёт, - прошептал тихонько папа и обратился к маме: - Феня! Присмотри за ним, дай мне с дедом Мокеем поговорить спокойно.
Вообще-то папа общался со мной мало, потому что ужасно уставал на своём заводе и рано ложился спать. (Дело было задолго до истории с партбилетом, я тогда в детсад ещё ходил, понимаете?) Но в этот воскресный вечер спать он не ушёл, пока не рассказал мне удивительную историю своей и маминой жизни...
Это произошло то ли в конце лета, то ли в начале осени 1941-го года. Через село шли колонны беженцев, среди них было много пассажиров железнодорожных эшелонов, которые разбомбили немецкие лётчики. Однажды вечером в дом к "солдатке" Варваре Проценко попросилась переночевать молодая еврейка с годовалой дочкой Фейгой, которая ещё и говорить-то толком не выучилась. Однако на следующий день уйти дальше на восток постоялица не смогла: ночью у неё начались жар и кашель, медицины в селе, разумеется, не было никакой, кроме народной... В общем, не сумела Варвара отпоить постоялицу калиновым взваром с мёдом. Женщине становилось всё хуже, она уже не понимала, что с ней и где находится, только по постели металась да крохотулю Фейгу звала. Через три дня умерла, схоронили покойницу подальше за оградой деревенского погоста, а Фейга осталась на руках у "солдатки" Варвары. Куда такую малявку денешь!
А девчушка была - просто загляденье: маленькая, пухленькая, с васильковыми глазками, пшеничными волосиками и ямочками на розовых щёчках. Ну, просто ангелочек! Всё село дивилось: и откуда этакое чудо? Да и бывают разве евреи такими вот беленькими, они ж обычно чернявые, кудрявые. А может, дитё вовсе и не еврейское? Может, покойница его попросту украла, а Бог (хотя Его при советской-то власти и нет вовсе) за то и покарал воровку смертью безвременной?
Только "солдатка" не верила этим домыслам. Подсказывало Варваре сердце, что умершая постоялица не крала ребёночка, что это её родная кровинушка. Но в любом случае искать других родственников Фейги не было ни малейшей возможности.
В то время практически никто не представлял, до какой степени нацисты ненавидят евреев и какую участь им уготовили, но листовки всякие с немецких самолётов падали в изобилии ("Бей жида-политрука, морда просит кирпича!"), да и слухами земля полнится... Короче, Варвара решила оставить у себя крошку Фейгу вместе со своим шестилетним Ванюшкой, но вдруг кто оккупантам расскажет?.. И тогда "солдатка" взяла топор, которым обычно дрова колола, вышла на сельский "майдан" и перед всем миром заявила:
- Я беру жидiвську дiвчинку до себе. Якщо якась паскуда фрицям бодай одненьке слово бовкне - зарубаю оцiєю самою сокирою! Нехай мене вiшають, хай стрiляють, та я встигну, не сумнiвайтеся. А потiм iще й на тому свiтi поквитаємося.
Да уж, решительная была женщина...
Трудно сказать, по какой причине, однако известную всему селу тайну немцам не раскрыл никто. Даже записавшийся в полицаи Николай Щупаченко молчал. В то же время от "солдаткиной" семьи все стремились держаться подальше: если её всё же схватят, кто знает, в какой мере пострадают общавшиеся с ней. Кроме того, люди считали, что она ни в коем случае не должна была рисковать жизнью единственного сына - лучше бы потихоньку привязала чужой девчонке камень на шею да утопила в речке, как котёнка.
Но Варвара ни о чём не жалела, даже не плакала в подушку по ночам, только иногда молча сидела на небольшой скамеечке возле печи и без единого слова покачивалась взад-вперёд, закусив нижнюю губу. А удочерённую еврейскую девочку воспитывала как свою. При немцах возобновилось богослужения, в другом селе за девять вёрст был храм, и Варвара быстренько окрестила Фейгу, "щоб не була ця маленька душа пропащою". Девочка получила при крещении имя Секлета (по понятиям "солдатки", консультировавшейся со священником, Фейга соответствовала Фене, Феня - Фёкле, Фёкла по-украински - Текля или Секлета). Так и подрастала Фейга-Феня-Текля вместе с Ванюшкой, наловчилась бойко лопотать по-украински без малейшего акцента, а также выучилась всем видам сельскохозяйственных работ.
Как вдруг аж в 1946-м году в село примчался зелёный армейский "козлик", откуда вышел молодцеватый полковник при многих орденах, а с ним нарядная дама, казалось, состоявшая из одних кружев. Оказывается, это была единственная уцелевшая Фенина родня - двоюродная бабушка с мужем. Ближе не осталось никого, мужчины лежали в могилах от Сталинграда до Берлина, всех остальных поглотила ненасытная утроба Бабьего Яра. Из огромной еврейской мишпохи летом сорок первого вместе с оборонным заводом из Киева эвакуировалась только Рива Гольц с маленькой дочуркой, но и Рива давно уже спала вечным сном в могиле за оградой сельского кладбища...
Разумеется, Феню забрали в город: Варвара так и не дождалась своего мужа-танкиста, так что девочке лучше было превратиться во внучку полковника, чем оставаться простой крестьянкой. Впрочем, полковник не забыл и "солдатку" с её родным сыном, сумел вытащить их в город - и хорошо, потому что вскоре по сёлам прокатился послевоенный, третий по счёту голодомор. Варвара же пристроилась в полковничьей семье домработницей, Ванюшка учился в городской школе, затем в ГПТУ, отслужил в армии, пошёл на завод.
И всё бы хорошо, если б на скромной вечеринке, посвящённой возвращению Ивана из армии, старшеклассница Феня не втрескалась в него по уши! После долгой разлуки и он посмотрел на названную сестричку Теклю глазами созревшего мужчины и нашёл, что она действительно расцвела и если не считать лёгкой горбинки на носу, стала настоящей красавицей. Впрочем, горбатый нос нисколечко не портил прекрасного девичьего лица, даже наоборот - предавал ему неизъяснимую прелесть...
Короче, их чувство быстро стало взаимным. Ещё пару лет молодые люди тщательно таились от окружающих: ждали, пока Феня закончит школу и поступит на первый курс недавно открывшегося Института народного хозяйства. Вот тут они и заявили: всё, подаём заявление в ЗАГС, свадьба через три месяца. Все были в шоке. Двоюродная бабушка, жена полковника билась в истерике и вопила, что Иван ударил её кинжалом прямо в сердце, что она давно обо всём подозревала, но не хотела верить, что порядочная девушка из порядочной еврейской семьи решится выйти замуж за гоя... (Хотя это, конечно, ерунда, ни о чём она не подозревала, потому что Фенечка много лет росла рядом с Ванечкой как сестра - каким подозрениям тут было место?!)
Полковник угрюмо молчал. Кажется, в глубине души он даже сочувствовал молодым, и если бы всё зависело только от него, так бы одними женскими воплями и обошлось. Но тут, за неимением ближних, в дело вмешались дальние родственники и единодушно заявили, что во всём виновата "солдатка" Варвара, самовольно, без чьего-либо согласия окрестившая еврейскую девчушку. И вообще, спасаться от верной гибели в украинской семье - одно дело, но выходить замуж за украинца, менять благородную фамилию Гольц на Проценко и рожать детей-полукровок - совершенно другое. Всему же есть предел!..
