ночи.
— Арти… — кажется, Соня паниковала сильнее меня.
Пятьдесят метров. Двадцать.
Я опасался, что склон будет обрывистым. Искать подходящее место времени не было. Но нам повезло: мы выехали прямо на место недавнего обвала. По языку красноватой породы мы спокойно скатились на дно оврага, где до сих пор оставались следы присутствия воды.
Поставив машину в неприметной нише, там, где берег был покруче, я включил стояночный тормоз. Потом достал с заднего сиденья один из предусмотрительно припасённых пистолетов.
— Смотри, — сказал я, обращаясь к Соне, — это предохранитель. Снимай его только тогда, когда собираешься стрелять. Ни в коем случае не раньше! Чтобы выстрелить, плавно нажми спусковой крючок.
— Арти, я не… — попыталась было протестовать напарница, но я её перебил: времени почти не оставалось.
— Выбора нет, — сказал я, — но это на самый крайний случай. Днём, когда будет солнечно, от меня толку будет мало. Хуже того: если вдруг накидок окажется недостаточно, я погибну.
— А что, думаешь, их не хватит? — Соня округлила глаза в ужасе.
— Я не знаю, — ответил я, — но надеюсь на лучшее.
Напарница взяла пистолет.
— Рационы тоже сразу возьми, — я потянулся и достал с заднего сиденья пару коробок и бутыль воды, — назад старайся не лазать. Можешь случайно задеть укрытие, и я пострадаю. Ни в коем случае не открывай багажник или задние двери.
Соня несколько раз кивнула. Я заметил, что в уголках её глаз появились слёзы, но в целом она держалась неплохо. Уверен — инструкции не забудет.
— Я полез, — сказал я, перебираясь через подлокотник назад.
— Арти, что это?
Я замешкался на секунду. Соня указывала рукой на ближайший склон. Там на красноватом скальном выступе были нарисованы какие-то странные символы, напоминающие то ли математические символы то ли странный шифр.
Щёки жгло уже ощутимо, и мешкать я не мог.
— Не знаю, — ответил я, — похоже, что-то старое.
— Арти, тут, наверно, кто-то бывает… — заметила Соня.
Но мне было не до того, чтобы ответить. Я обустраивал себе дневное убежище.
Одну из палаток я постелил прямо поверх сидений, закрепив между подушками спереди и сзади. Таким образом, боковые окна, и без того наглухо тонированные, и окно багажника оказались закрыты. Щёки сразу перестали гореть.
Второй палаткой я закрыл пространство между передними креслами. После этого на полу пассажирского отсека я постелил спальник. И сам тщательно укрылся третьей палаткой, оставив доступ к системе обдува задних сидений. Оттуда ощутимо веяло холодом — но я был почти уверен, что в своём теперешнем состоянии простуда мне не угрожала. А вот задохнуться я наверняка мог.
— Арти, как ты? — спросила Соня с тревогой.
— Нормально, — ответил я.
— Солнце восходит.
— Я знаю, — ответил я, — чувствую.
И действительно: каким-то образом я знал, что снаружи поселилась смерть. Сердце тоскливо ныло, как будто я теперь неизбежно должен был сгореть.
«И как Патрик с остальными так спокойно ходили днём? Может, под таблетками этого чувства нет?» — подумал я.
Под креслом осталась небольшая щель. Я видел маленький клочок резинового коврика, испачканный местной красноватой грязью. Он был освещён солнечным светом.
Нет, мне не было больно. Глаза не жгло, лицо не пылало. Только тоска на сердце стала почти невыносимой…
— Арти… — снова заговорила Соня, — а тебе… надолго хватит?
— Чего? — в первую секунду я не понял, о чём она.
— Ну… еды.
Только теперь я вспомнил, что кровь вовсе не избавляет меня от обычных человеческих потребностей. Мне нужно пить и есть нормальную еду. И в туалет ходить. А это я совсем не предусмотрел!
— Крови — не знаю, — ответил я, — но, надеюсь, что надолго. Патрик давал мне фляжку, где было её было не так уж много, и рассчитывал, что этого мне хватит на несколько дней. Но знаешь, мне ведь надо есть и пить. Обычно. По-человечески.
— Ох, Арти, передать тебе рацион? — забеспокоилась Соня.
— Нет! — крикнул я, придя в ужас от самой мысли, что она сейчас тронет мои палаточные заграждения.
— А воду?
— Нет! — снова воскликнул я и тут же добавил, уже спокойнее, — нет. Спасибо. Не надо делать ничего, из-за чего можно задеть ограждения. Пожалуйста. Ладно?
— Ладно… — согласилась Соня, — но я бы сама чего-нибудь перекусила. Ты не против?
— Да на здоровье! — с облегчение вздохнул я.
Соня зашуршала коробками рационов.
— Арти… тут какие-то пакеты, — спросила она спустя некоторое время, — консервов нет, горелок нет… как их разогревать-то?
— Посмотри, там должно быть что-то вроде чулка. Туда закладывается пакет с едой и заливается вода. Химикалии нагревают пакет, — понятия не имею, откуда я это знал… неужели у военных эта информация внедрена так глубоко, что передаётся с кровью? Впрочем, почему нет? Еда — эта жизнь.
— Да! — радостно сказала Соня, — вижу! Тут даже инструкция нарисована.
Я промолчал. Через какое-то время в салоне поплыл вкусный запах. Я молчал, сглатывая слюну. Есть хотелось очень сильно. Дотерплю ли я до вечера без еды и питья? Надеюсь. Пока, по крайней мере, я даже думать не смел о том, чтобы каким-то образом их передать.
Наконец, Соня закончила завтракать.
— Арти, я думала, не смогу ничего есть неделю… — сказала она, отпивая воду из бутылки, судя по звуку, — но такой жор напал! Наверно, от стресса… кстати, я сейчас вернусь!
Она открыла дверцу раньше, чем я успел что-то сказать.
Одному в машине стало ещё более неуютно. Теперь я знал, что некому будет поправить палатку, если, скажем, один угол случайно отогнётся…
Соня вернулась через пару минут.
— Арти, мне
