только не арестовал Троцкого за учинённый им самосуд, но даже выдал зверю Троцкому мандат на дальнейшие расправы, чтобы запугать офицеров, покидающих германский фронт и организующих свою Белую армию.
В октябре Троцкий "решил" проблему голода в огромном концлагере для военнопленных белой армии под городом Свияжском, куда их свезли со всех фронтов для удобства снабжения. К моменту первой годовщины Советской власти голод охватил всю страну, которая была разорена как при монголах и стала нищей под неумелым руководством Ленина — у него не было ни экономического образования, ни опыта руководства страной (он до этого руководил лишь коллективом в 20 человек редакции газеты). 96 тысяч пленных стало нечем кормить в первую очередь. И Троцкий вновь использовал "еврейскую месть", приказав расстрелять пленных из пулемётов. Почти 100 тысяч трупов — это не пух их еврейских перин во времена черносотенных еврейских погромов! Троцкий прекрасно это понимал и потому в книге "Моя жизнь", которую писал, живя в Мексике, не обмолвился ни одним словом о своих злодеяниях, словно и не было их вовсе.
Точно так же вёл себя и фашистский ЦК ВКП(б), а затем и КПСС, воспевающий себя на всех заборах и крышах: "Слава КПСС!", "КПСС — это ум, совесть и честь нашей эпохи". Рассекречивать поступки Ленина, Троцкого и "совесть" КПСС начали лишь в 21 веке. И мы теперь знаем и о сионизме Троцкого, и о том, как добрый "дедушка" Ленин приходил с врачом убивать Свердлова на его квартире смертельным уколом. Поведали нам теперь и о том, как Ленин заочно судил своего бывшего друга Романа Малиновского, члена ЦК партии большевиков ("который один сто`ит 10-ти других членов ЦК, вместе взятых" по словам самого Ленина, сказанным им в 1912 году в Польше), вернувшегося в родной Петроград в 1918 году из германского плена. Ленин был в это время в Москве и боялся, что Малиновский расскажет на очном суде о том, что Ленин лично просил его внедриться в царскую охранку "сексотом", чтобы знать о замыслах охранки. Испугался Ленин ещё и вот чего. В 1917 году, как только он приехал в Петроград, Керенский вызвал его на допрос и заявил: "Господин Ульянов! Когда вы предложили выдвинуть Романа Малиновского кандидатом в Государственную думу от своей партии, вы знали, что он агент царской охранки? Ведь такой депутат — позор для Думы!" "Ну, что вы? Не может быть, чтобы Малиновский был провокатором!" — цинично и безнравственно отрёкся Ленин от товарища по партии, как когда-то от своей первой жены по требованию родной "мамочки". А узнав, что Малиновский жив, и факт предательства может открыться, спешно присудил его к смертной казни заочно. Приговор был приведён в исполнение в Петрограде Урицким.
"Хозяин" Днепропетровской области не ведал обо всём этом, так как власть всё ещё была в руках партии Ленина. Не знал он очень многого о безжалостности и подлостях Ленина. И теперь, очнувшись от своего страшного сна, с облегчением подумал: "А усё ж таки, той… Раз вже й во сне пойнимаю, шо живу нэ так и зи мною можна разговарюваты о моём расстрели, то нада шось минять… Ни дай Боже, прорвёться тот журналист до Кремля, хуч там и сидит сам Лёня! Не допоможет тогда и он: нэ захочить… Они ж там, у сибя на вэрху, тоже ж пойнимають, иде кончаються границы усему, шо можна позволять".
Хотелось пить, но лень и трудно было подняться, и Хозяин опять незаметно задремал, забыв, что где-то рядом была Лида и можно её попросить принести воды. А Лида, проснувшись от его крика во сне, лежала теперь на своей тахте с открытыми глазами и тоскливо думала: "Люди пишут на его имя жалобы. Просят разобраться в их беде, защитить от несправедливости. Идут к этому борову на приём — взрослые люди, мужчины! Как же понять всё это? Что происходит?.. Неужели же они так и не знают ничего про него и верят в его справедливость?"
Продавшаяся Хозяину сама, она, видя перед собой обрюзгшее, набрякшее от сна и выпивки лицо, тихо поднялась и убежала под душ, чтобы отмыться от его прикосновений. Оттирая себя мочалкой с мылом, с содроганием думала: "Боже мой! Ведь уже дети знают, что все везде лгут. Для кого же сейчас секрет, что в газетах — нет правды и наполовину! Кого удивит, что начальство — нельзя ни критиковать, ни переизбирать. Что у простых людей нет никаких человеческих прав, все только на бумаге. А залезет вот такой боров на трибуну и хрюкает оттуда без стыда, что всё идёт правильно. Да ещё свой свинячий лозунг развесили по всей стране: "Партия — это ум, совесть и честь нашей эпохи". Это ж надо, наглость какая! Нигде в мире поди такого нет".
Одеваясь после душа, она вспомнила, как Хозяин — уже дважды! — заставлял её не ложиться, а нагибаться перед его тахтой. Хорошо хоть не смог вчера, её стошнило бы от отвращения. Передёрнуло её и теперь, от одного только воспоминания. Но тут она заметила на стене календарь с множеством уже прожитых, но не оторванных листиков, и принялась их отрывать. Один за другим, пока не показался листок с красной строкой — "Воскресенье".
Делать было нечего. Надо было ждать, когда боров проснётся. А он, кажется, уснул опять — стонет, мычит что-то, снова кого-то пугается. Слава Богу, думает она, что хоть во сне есть какие-то страхи и у него, может, станет добрее…
У Хозяина действительно начался во сне новый кошмар. Опять его ловили, и поймали. Но не чекисты уже, а врангелевские офицеры. Один из них, что был с погонами поручика, крикнул второму, кажется, штабс-капитану:
— Миша, посмотри только на эту жопа-морду! Вот кто жрёт наших осетров! Им вынуждены отдаваться актрисы и красивые девочки из бедных семей. А ты слыхал его речь?.. Это же чёрт знает что! Стошнит и русских, и украинцев. Ты же из контрразведки, расстреляй этого хама, забывшего родную речь и свой народ!
Штабс-капитан возразил:
— Нет, Володя. Для таких скотов мы устроим показательный суд. Пусть народ поймёт, наконец, что произошло в государстве на самом деле!
Хозяин упал на колени:
— Пощадить, господа охвицеры! За шо ж одразу й судыть, и стрилять? Скажить: шо мы бэз вас нэ так исделалы у государстви?
— А ты сам не догадываешься, каналья?!
Хозяин заплакал. Знал, эти — шлёпнут.
— Оситров? Так вы ж их кушалы тоже. Когда булы, той, у власти. И девочек… На то ж и
