— Я поняла. А почему ничего не появилось в СМИ про визуальный контакт с…?
В ответ генеральская дочка неопределенно пожала плечами.
— Как я мыслю: пока нечего показывать. Просто серая точка в черном небе среди звезд.
— Подожди, Хлоя, есть ведь уже фото Чубакки. Его публиковали все научпоп-журналы полтора года назад, когда Чубакку только обнаружили. И там даже видно, что Чуббака похож на межпланетный дредноут Звезда Смерти из НФ-саги Лукаса.
— Понимаешь, Габи, есть три нюанса. Первый нюанс: фото получено гелиосинхронным космическим телескопом Хейвид Флойд, у которого 1000-футовое зеркало. С него даже видно, как на поверхности Марса насвинячила роботизированная миссия Бифрост-Ред. Только не перепутай со спейсфабом Бифрост, околоземной орбитальной верфью.
— Я не перепутаю. Но я не поняла: в чем первый нюанс?
— В том, что зеркало 1000-футовое. По сравнению с ним телескоп на Алкйоне как жук-носорог по сравнению с носорогом. И кстати, это фото сделано, когда Чубакка еще не улетел далеко за орбиту Юпитера.
— ОК. Теперь понятно. А второй нюанс?
— Второй нюанс: сходство со Звездой Смерти не такое удивительное. Похожая форма у Мимаса, одного из малых естественных спутников Сатурна. Он такой же круглый и с огромной кратероподобной структурой в точности вокруг условно-северного полюса. Диаметр этой структуры примерно треть диаметра самого спутника. Внушает, верно?
— Внушает, — согласилась Габи, — а какой третий нюанс?
— Третий нюанс: фото с телескопа Хейвид Флойд было бессовестно ретушировано при помощи компьютерного приложения для НФ-графики. А на исходном фото все детали размыты с погрешностью плюс-минус два носорога.
— В твоем рассказе уже четыре носорога, — заметила Габи, — это что-то значит?
Хлоя неопределенно пожала плечами.
— Может, значит. Или может, просто настроение носороговое. Так вот, о чем я: средний кусок протоплазмы, называемой аудиторией СМИ, не переварит исходное фото такого объекта без ретуши. А если ему показать серую точку на фото с телескопа Алкйоны, он вообще не поймет значимость события. Ему подавай картинку вроде Звезды Смерти из Лукаса во всех цветах и красках, а лучше вроде звездолета-стрекозы из сериала LEXX.
— Пожалуй, — неохотно согласилась журналистка, — а когда ожидается такая картинка?
— Ну, диаметр Чубакки около 20 километров, значит, для толковой картинки требуется различать детали около километра. Для бортового телескопа Алкйоны это возможно с дистанции примерно 5 миллионов километров. Почти впритык по меркам космоса.
— Я поняла. А сейчас какая дистанция?
— Полторы астрономические единицы. Это между 220 и 230 миллионов километров. На такой дистанции фиксируется совсем немного отраженных солнечных фотонов. Видна серая точка на черном фоне, и то при условии, если нет звезд около линии наблюдения.
— Хлоя, а сколько времени потребуется, чтобы подойти на 5 миллионов километров?
— Около четырех недель, — последовал ответ.
— Так, и что, до этого никаких официальных сообщений для СМИ не запланировано?
— Не запланировано, но папа говорит: придется. Кто-нибудь разболтает. Например, я.
Габи понимающе покивала головой. Ее опыт подсказывал, что такую информацию не удержать дольше двух-трех дней. Значит, разболтав это осознанно (причем наверняка с разрешения генерала) Хлоя подарила два-три дня форы перед другими журналистами.
— Спасибо. С меня фант.
— Уж как водится, — генеральская дочка хитро улыбнулась и отсалютовала стаканом.
— Так, и какой фант?
— Это не ко мне вопрос, это к папе. А пока не стесняйся, в смысле…
— …Я поняла, — отреагировала журналистка и вытащила из кармана смартфон, чтобы по свежим следам залить новость на сайт площадки «Infernollam»
— Донер-кебаб будешь? — между тем спросила Хлоя, и Габи ответила тремя кивками: от горячих инфо-вбросов у нее почему-то всегда разгорался аппетит.
К тому моменту, когда краткий материал был размещен на сайте как «braking news», в середине стола уже возник кривоватый натюрморт из лепешек-заверток, содержащих турецкую традиционную смесь овощей, пряностей и мяса. Плюс бронзовый кофейник, вмещавший около литра напитка, сваренного кое-как, ну и ладно. Все названное было принято с энтузиазмом, однако, питаясь, Габи не забывала о профессиональных темах. Например, о том, что Хлоя Штеллен не только дочка вице-директора MOXXI но еще и кофаундер эхоконференции Lackhole.FIDONEXT — первого неформального и открытого канала общения с экипажем Алкйоны для любителей из обычной публики. Этот канал сохранял значимость даже теперь, через две трети года после старта Алкйоны… … — Хлоя, а насколько конфиденциален твой флейм с астронавтами в эхоконференции?
— Ни насколько, — последовал ответ, — эхокон закрыт от перехвата администрирования, а контекст перехватывается любой, по факту: весь. Ты, наверное, сама это знаешь.
— Да, — Габи кивнула, — однако, при флейме вы применяете такой сленг, что стандартный интернациональный транслятор не может даже идентифицировать язык.
— Хрестоматийная история: короли и капуста, — прокомментировала генеральская дочка.
Журналистка снова кивнула.
— Да, я догадалась. Только у О.Генри в «Королях и капусте» для шифрования телеграмм применялся нью-йоркский полубандитский жаргон 1990-го года, а у вас микс примерно полдюжины жаргонов разных субкультур, причем с разными языковыми базисами. Это можно разобрать только машинно-ручным способом. Чертовски долгая работа.
— И что? — с веселым озорством поинтересовалась Хлоя.
— И мы возвращаемся к первому вопросу: насколько конфиденциален этот флейм?
— Габи, давай проще: что ты хочешь знать об этом? Задавай вопросы, не стесняйся.
— Прекрасно! Сначала чтобы я сориентировалась: о чем у вас обычно флейм? Можно ли назвать три самые частые темы?
— Секс, наркотики, рок-н-ролл! — моментально выпалила Хлоя, хихикнула и приятельски хлопнула журналистку по плечу, — Шутка. Или нет. Знаешь, в июне Чоэ Трэй выпустила альбом «Джамблефобия», и четвертая композиция в нем называется: «Когда мы станем джамблями». Там рефрен: дискотека, футбол, камасутра. В смысле: наша цивилизация создала очень мало такого, что будет нам интересно по жизни, когда мы вырастем.
— Что значит, мы вырастем? — не поняла Габи.
— Значит: станем джамблями. Сверхцивилизацией, выражаясь по-научному.
— Подожди! А как же наука, например?
Генеральская дочка скептически фыркнула.
— Сильно ли тебя интересует средневековая наука?
— Средневековая? – удивленно переспросила Габи.
— Да, средневековая. Ты вообще хоть что-нибудь помнишь из средневековой науки?
— Э-э… Я помню законы Ньютоны.
— Мимо! — сказала Хлоя, — Законы Ньютона это раннее Просвещение, которое в истории начинается после Возрождения, а Средневековье это то, что до Возрождения.
— Э-э… Тогда не знаю.
— Вот! А знаешь, почему ты не знаешь?
— Э-э… Похоже, что не знаю.
— Вот! Это потому, что нечего знать. Основы математики, физики, химии открыты еще в Античности, а продвинутая наука началось только в эпоху Просвещения.
— Ладно, Хлоя, а почему ты спросила, что я знаю именно из средневековой науки?
— Потому, что с точки зрения джамблей, мы пока живем в гребаном средневековье! Или, начиная с Вандалического кризиса, в самом-самом раннем Возрождении. До реального Просвещения, нам еще переть и переть, как отсюда до Антарктиды на веслах.
Тут в голову Габи Витали пришла мысль, что 20-летняя собеседница, наверное, не сама изобрела такое толкование истории и футурологии. Сразу захотелось выяснить, от кого почерпнуто это, но как задать вопрос тактично?.. Хлоя, будто, прочла ее мысли (точно научилась у своего папы-генерала, сделавшего карьеру в контрразведке).
— Ну, что? Гадаешь, у кого я нахваталась постгуманизма?
— Гадаю, — не стала отпираться журналистка.
— Так вот: на лекциях профессора Уэллвуда по эксплитике. Ну, ты его знаешь. Он был в феврале на твоем брейн-баттле.
