– Да.
– Тот, маленький, весь в морщинах, черный...
– Да.
– Лекарство, которое заставило вас страдать.
– Я надеюсь, что от него мне станет, в конечном счете, лучше.
– Как и в случае Дианы, по ее словам. Это очень интересно. Возможно ли взросление после взросления? Как вы себя чувствуете?
– Похвастаться нечем.
– Что ж, процесс еще не завершен.
– Да, процесс еще не завершен.
– И вам следует соблюдать покой. Может быть, вам что-то нужно?
– У меня там бумаги... блокноты...
– В багаже? Я принесу. Вы не только врач, но и писатель?
– Ну... как бы отчасти. Привык излагать кое-какие мысли на бумаге.
– Может быть, когда вам станет лучше, поделитесь какими-нибудь из своих мыслей со мной?
– Конечно. Буду рад.
Она поднялась с колен.
– Особенно о маленьком черном человечке.
О пришельце с Марса.
***
Последующие дни прошли в чередовании периодов сна и бодрствования, неожиданных для меня ночах и пугающих внезапностью днях. Я пытался определить время по заунывным призывам муэдзина, по звукам дорожного движения, по мискам с рисом и яйцам со специями, регулярно доставляемых ибу Иной, по омовениям, производившимся из тазика с помощью губки. Мы о чем-то разговаривали, но беседы эти проскальзывали сквозь мою память, как песок сквозь сито, хотя по выражению лица Ины я понимал, что повторяюсь или путаюсь. Свет и тьма, свет и тьма, а потом, так же нежданно - Диана и Ина возле моего ложа, обе глядят на меня одинаково мрачными взглядами.
– Очнулся, — сказала Ина. — Прошу прощения, мне нужно идти.
И я остался наедине с Дианой.
Она в белой блузе, белом платке на темных волосах, просторных синих шароварах. С первого взгляда — эмансипированная мусульманка из центра, из Паданга, но с таким ростом и такой бледной кожей... Кого она обманет?
Ее голубые глаза широко открыты.
– Тайлер, Тайлер...
– Что, хорош?
Она погладила меня по макушке.
– Ничего, ничего...
– Да я и не жалуюсь.
– Еще неделька, другая — и все. А пока...
Что ж говорить-то... А то я не знаю... Средство впитывается в мышечную ткань, в нервные волокна...
– Зато ты в надежном месте. У нас все есть. Антиспазмодики, анальгетики... Ина знает толк в медицине. — Диана печально улыбнулась. — К сожалению, не все так гладко, как мы надеялись.
Мы надеялись, что удастся остаться незамеченными. Любой из портов Арки очень неплох для нежелающего бросаться в глаза американца с деньгами. Паданг мы выбрали не только из-за удобства (Суматра — ближайшая к Арке масса суши), но и из-за скоростных темпов его экономического роста и из-за того, что недавние дрязги в Джакарте, вызванные правлением новых реформазов, фактически вырвали Паданг из-под контроля центрального правительства. Я мог отстрадать, сколько положено, в каком-нибудь незаметном отеле, и после этого, по завершении лечения, Мы могли бы купить проезд туда, где безопаснее. Так мы предполагали.
Мы не учли мстительности администрации Чейкина и ее решимости сделать из нас своего рода образцово-показательных козлов отпущения. Как из-за тайн, которые мы скрывали, так и из-за уже разглашенных нами секретов.
– Похоже, что я неосторожно высунула нос там, где не следовало, — сказала мне Диана. — Я договорилась с двумя группами рантау, но обе сделки расстроились. Люди вдруг перестали меня замечать, не хотели иметь со мной дела. Ясно было, что я привлекаю слишком много внимания. Консульство, новые рефор-мазы, местная полиция получили о нас информацию. Не вполне точную, однако достаточно опасную.
– Потому ты и сказала этим людям, кто мы.
– Я сказала, потому что они сами это заподозрили. Если не ибу Ина, то Джала, ее бывший муж, наверняка. Простачком его не назовешь. Он управляет довольно-таки солидной судовой экспедиторской фирмой. Через его склады проходит немалая часть транзитного цемента и пальмового масла, отправляемого через Телук-Байюр. Сделки с рантау гаданг дают меньше дохода, но зато не облагаются налогами, и суда, доставляющие эмигрантов, обратно пустыми не уходят, завозят крупный и мелкий рогатый скот для черного рынка.
– Почему бы ему не продать нас ныо-реформа-зам?
– Потому что мы платим лучше. И с нами меньше сложностей, пока нас не изловили.
– Ина это одобряет?
– Одобряет что? Рантау гаданг! У нее двое сыновей и дочь в новом мире. Джалу? Она полагает, что ему до некоторой степени можно доверять. Если его купили, он не стремится перепродаться. Нас? Нас она считает почти святыми.
– Из-за Ван Нго Вена? Тебе повезло найти ее.
– Везением не ограничилось.
– Все равно надо поскорее улетучиться.
– Как только тебе станет лучше... Джала и судно наметил. «Кейптаун-мару». Потому я и мотаюсь между Падангом и твоей клиникой. Еще надо платить и платить, много кому.
Мы быстро превращались из иностранцев с деньгами в иностранцев, у которых когда-то были деньги.
– Все равно, я бы хотел...— я замолчал.
– Что? — Она устало провела пальцем но моему лбу.
– Не спать в одиночку.
Она усмехнулась и положила руку на мою костлявую грудь. На прикрытые кожей ребра. На безобразную изжеванную кожу. Нет, не Антиной.
– Слишком жарко сейчас для объятий.
– Жарко? — Меня знобило.
– Бедный Тайлер...
Я хотел сказать ей, чтобы она соблюдала осторожность. Но глаза сами закрылись, а когда я открыл их, она уже ушла.
* * *
Кризис еще, разумеется, не наступил, по в течение нескольких последующих дней я чувствовал себя много лучше. Диана называла это оком циклона. Казалось, марсианское средство и мой организм заключили перемирие, чтобы лучше подготовиться к решающей баталии. Я попытался это время как-то использовать. Съедал все, что мне приносила Ина, вышагивал по комнатке, тренировал ослабевшие мышцы ног. Сильному, здоровому человеку эта каморка показалась бы тюремной камерой; мне же она даже нравилась, дышала уютом. Я сложил в углу чемоданы и использовал их в качестве письменного стола, сидя на свернутой в рулон камышовой циновке. Высокое окно захватывало клин солнечного света.
Это же окошко дважды продемонстрировало мне физиономию мальчишки школьного возраста. Я сообщил о явлении Ине, она кивнула, вышла и через несколько минут вернулась с этим мальчишкой.
– Эн, — сказала она, втолкнув — чуть ли не швырнув — своего пленника сквозь дверную завесу. — Эн учится в школе, ему десять лет. Умный мальчик, сообразительный. Хочет стать врачом, когда вырастет. Сын моего племянника. К несчастью, любопытство у него часто вытесняет благоразумие. Он подтащил под окно корзину для мусора и залез на нее, чтобы подсмотреть, кого я тут прячу. Безобразие. Эн, извинись перед моим гостем.
