«Тогда венчай нас, раз ты жрец, — сказал ему Эйлас. — И чтобы все было по правилам!»
Брат Умфред одернул рясу, пытаясь придать своей осанке какое-то достоинство: «Обвенчать вас? Это невозможно».
«Возможно, — возразила Сульдрун. — Ты же венчал прислугу во дворце?»
«В часовне Хайдиона!»
«Здесь тоже часовня. Ты сам ее кропил святой водой».
«Но она осквернена! В любом случае, только крещеные христиане могут причащаться к таинствам».
«Так окрести нас, и поскорее!»
Брат Умфред с улыбкой покачал головой: «Прежде всего новообращенные должны принять истинную веру и должным образом приготовиться. А во-вторых, король Казмир будет в ярости. Он отомстит и вам, и мне — и отомстит страшно!»
Эйлас вытащил из поленницы увесистую корягу: «Жрец, эта дубина отомстит тебе раньше короля Казмира. Венчай нас сию минуту — или я проломлю тебе башку!»
Сульдрун взяла его за руку: «Эйлас, не надо! Обвенчаемся так, как это делают крестьяне — а он засвидетельствует обряд. И не нужно никакого крещения. Язычники мы или христиане — какая разница?»
Брат Умфред снова не согласился: «Я не могу участвовать в языческом обряде».
«Можешь!» — не допускающим возражений тоном сказал Эйлас.
Сульдрун и Эйлас подошли к столу и произнесли заклинание крестьянского свадебного обряда:
«Да будет всем известно, что мы нераздельно
соединены узами брачного обета!
Мы клянемся делить отныне хлеб насущный».
Молодожены разделили корку хлеба и съели ее.
«Отныне нас поит один и тот же родник».
Они выпили воды из одной чарки.
«Отныне нас греет один и тот же огонь».
Они поднесли ладони к пламени свечи.
«Отныне в наших жилах течет одна и та же кровь».
Эйлас взял у Сульдрун шпильку для волос, проколол невесте подушечку указательного пальца, сделал то же самое со своим пальцем, и приложил каплю своей крови к капле, выступившей на пальце Сульдрун.
«Отныне сердца наши едины в любви и согласии».
Молодожены поцеловались и улыбнулись.
«Посему мы торжественно заявляем, что вступили в брак
и стали мужем и женой согласно законам человеческим
и велениям благосклонной природы».
Эйлас отнял у проповедника поясную суму, порылся в ней и вынул перо, флакон с чернилами и свиток пергамента: «Пиши, жрец: „Сегодня, такого-то числа, я засвидетельствовал бракосочетание Сульдрун и Эйласа“. И подпишись своим именем».
Брат Умфред трясущейся рукой оттолкнул протянутое перо: «Гнев короля Казмира обрушится на мою голову!»
«Гнев моей дубины обрушится на твою голову! Пиши!»
Отчаявшись, священник настрочил продиктованные слова: «А теперь позвольте мне уйти подобру-поздорову».
«Чтобы ты поспешил обо всем рассказать Казмиру? — Эйлас покачал головой. — Не выйдет».
«Ничего не бойтесь! — воскликнул Умфред. — Я буду хранить молчание, как могила! Мне известны тысячи тайн!»
«Поклянись! — приказала Сульдрун. — Встань на колени. Поцелуй священную книгу, которую ты носишь в суме, и поклянись под страхом вечного проклятия и адского пламени, что никогда никому не расскажешь о том, что слышал, видел и делал сегодня ночью!»
Взмокшая физиономия проповедника стала пепельно-серой. Переведя взгляд с лица Сульдрун на руку Эйласа, сжимавшую корягу, он медленно опустился на колени, приложился губами к Евангелию и произнес клятву.
Пошатываясь, толстяк поднялся на ноги: «Я засвидетельствовал. Я поклялся. Могу я, наконец, уйти?»
«Нет, — мрачно ответил Эйлас. — Я тебе не верю. Боюсь, что алчности и мстительности у тебя избыток, а совести и чести — ни на грош. Ты можешь нас предать — я не могу допустить такой риск».
На мгновение брат Умфред даже потерял дар речи от праведного негодования: «Но я же поклялся на Священном Писании!»
«И с такой же легкостью ты можешь отречься от клятвы, а потом замолить свой грех — не так ли? Проще всего было бы тебя прикончить на месте».
«Нет!»
«Тогда придется придумать что-нибудь еще».
Некоторое время все трое молча стояли, глядя друг на друга. Эйлас встрепенулся первый: «Жрец, подожди здесь и не пытайся сбежать, а то получишь по голове дубиной — мы будем за дверью».
Эйлас и Сульдрун вышли под звездное небо и остановились в нескольких шагах от входа. Эйлас хрипло прошептал, опасаясь, что брат Умфред прижался ухом к двери и подслушивает: «Жрецу нельзя доверять».
«Я знаю, — кивнула Сульдрун. — Он скользкий, как угорь».
«И все же я не могу просто так его прикончить. Мы не можем ни связать его, ни заточить где-нибудь — даже если бы Эйирме согласилась его сторожить, его начнут искать, и ее пособничество обнаружат. Остается только одна возможность. Нам придется расстаться. Я возьму жреца с собой и поведу на восток. Никто не обратит на нас внимания — мы будем спокойно идти. Я прослежу за тем, чтобы он не сбежал и не звал на помощь — все это трудно и неприятно, но ничего не поделаешь! Через пару недель я ускользну от него, пока он спит, доберусь до Глимвода и отыщу тебя, а дальше все будет по плану».
Сульдрун обняла Эйласа и прижалась головой к его груди: «Нам придется расстаться?»
«Нет никакого другого способа сохранить в тайне наш побег — если я не пойду и не убью его сейчас же. А я не могу просто так убить безоружного человека. Я возьму несколько золотых побрякушек, а ты забери остальные драгоценности и волшебное зеркало — оно пригодится. Завтра, через час после захода солнца, приходи к Эйирме, ее сын проводит тебя к хижине ее отца. Там мы и встретимся. Спустись к лимонному дереву, принеси мне несколько золотых вещиц, чтобы я мог обменять их на еду и питье. А я посторожу жреца».
Сульдрун побежала вниз по тропе и скоро вернулась с золотом. Молодожены зашли в часовню. Брат Умфред стоял, опираясь на стол и мрачно глядя на пламя свечи.
«Жрец! — сказал Эйлас. — Тебе и мне предстоит отправиться в путь. Будь добр, повернись ко мне спиной. Нужно связать тебе руки, чтобы ты не делал глупостей. Подчиняйся — и не замышляй никаких каверз! Предупреждаю тебя под страхом смерти».
«Значит, из-за вас мне придется терпеть всевозможные лишения?» — буркнул проповедник.
«Об этом тебе следовало подумать прежде, чем ты явился сюда насильничать. Повернись, сбрось рясу и заложи руки за спину».
Вместо этого Умфред бросился к поленнице, тоже выхватил корягу и ткнул Эйласа в грудь.
