Первые два аспекта проблемы, математически объясняемые топологической полиметрией, не поддавались восприятию существом трехмерного мира, зато третий вычислялся с помощью простенькой школьной задачи о бассейне с двумя трубами. Поскольку дно озера не удавалось прощупать никакими способами эхолокации, объем озера вычислялся по воде, поступавшей в него из первой «трубы» — Рио-Бланко. За полтора месяца Рио-Бланко приносила в озеро около одного кубического километра воды, затем вся эта вода в мгновенье ока «ухала» через вторую «трубу» в двухмерность и все возвращалось к исходному положению. В задаче спрашивалось, сколько же воды «ухнуло» в двухмерность за сто тысяч лет (минимальный возраст озера Чако по геологическим данным) и что произойдет, если вся масса воды вдруг в одночасье вернется в трехмерный мир Раймонды? Цифры получались ошеломляющие. Высвободившаяся энергия от такой массы на два порядка превышала энергию сверхновой Йоты Бригомейского Богомола, уничтожившей все живое в радиусе двадцати двух световых лет. Силен, однако, раймондский дух Ухтары, ни одна цивилизация Галактического Союза не могла похвастаться такой мощью…
Первое полушарие мозга отметило, что я вплыл в мелководную затоку у лысого глинистого холма, и я полностью переключился на предстоящую задачу.
Чтобы не создавать даже малейшей волны, к берегу я подплывал очень медленно, почти как аллигатор во время охоты на водопое. Столь же медленно, подобно рептилии, ползком выбирался на сушу. Но здесь была еще одна причина не торопиться — мимикрия ткани гидрокостюма под цвет глины протекала не столь быстро, как хотелось. Наконец я полностью выбрался на берег, освободил рот и через загубник вновь задышал легкими.
Что меня могут заметить, я не боялся — мимикрия гидрокостюма была качественной, а поднявшееся над горизонтом солнце светило со стороны лагеря, и оттуда моей тени не было видно, — но все-таки предпочел я передвигаться ползком. Береженого и бог бережет — кажется, так говаривали мои славянские предки.
Добывать яйца занзур оказалось неожиданно легко, так как занзуры не выносили прямых солнечных лучей и к тому же не охраняли свои кладки. Объяснялось это просто — скорлупа яиц содержала столько токсичного для местных форм жизни мескатолина, что на яйца не только никто не покушался, но и на глине лысого холма ничто не росло. Первые кладки яиц я обнаружил уже в десяти метрах от берега, а выше по склону их было не счесть. Самым трудоемким и длительным процессом оказалось раскапывание кладок, которые находились на глубине полуметра. Я раскопал четыре, потратил на это около получаса, и только яйца в последней кладке меня удовлетворили. Три небольших, с ноготь большого пальца яйца занзуры с еще мягкой полупрозрачной скорлупой свидетельствовали о том, что кладке не более двух дней. Именно такие яйца мне и нужны. Упаковав яйца в контейнер, я сунул его в нагрудный карман гидрокостюма, запечатал клейким клапаном и принялся восстанавливать первые три кладки, укладывая яйца на дно раскопанных ям и засыпая их глиной. Я не варвар, пусть яйца дозревают, а вылупившиеся из них занзуры очаровывают песенными руладами раймондцев, сохранивших в крови тягу к своим истокам.
Легкая эйфория, что все так гладко и просто закончилось, овладела мной, и я, кажется, что-то тихонько напевал себе под нос. Две кладки восстановил и уже укладывал яйца в последнюю, как вдруг ощутил на себе чей-то тяжелый, пристальный взгляд. Не донеся яйца до дна кладки, я замер и медленно повернул голову. Рано радовался. Все хорошее закончилось, начинались неприятности. Смерть от остановки сердца из-за переохлаждения в воде мне не грозила — достаточно нагрелся на солнце, пока выкапывал яйца занзур, — но судьба-злодейка подсовывала иной вариант. У самой кромки воды на берегу сидела пересмешница. Была она раза в два больше особи, встреченной вчера, и явно поджидала меня, не желая взбираться вверх по ядовитой глине. Эта пересмешница не собиралась мять мои кости и вымазывать слизью. Она собиралась меня глотать.
«Каким образом ты здесь оказалась?! — зло подумал я. — Здесь для тебя сплошной яд, даже в глине содержатся следы мескатолина!» Пересмешница никак не отреагировала на мой беззвучный вопль отчаяния. Сидела на месте, поводила выпученными глазами из стороны в сторону, но меня из поля зрения не выпускала. Отнюдь не случайно существовало некоторое сходство между раймондцами и пересмешницей (если верить в псевдонаучную теорию происхождения раймондцев, именно она послужила исходным материалом для лепки мифическим пра-разумом местного венца творения) — был у нее интеллект или его подобие, так как по части охоты она соображала хорошо. Не обманул ее рыжий цвет моего гидрокостюма, и не пугало, что руки у меня выпачканы глиной — содержание мескатолина в таком количестве глины могло вызвать у нее разве что легкое желудочное недомогание.
Я с тоской огляделся по сторонам. Иного пути к воде не было спускаться в озеро с обрывистого берега равносильно самоубийству. А пережидать, безосновательно надеясь, что пересмешница уйдет, не было времени — вода в озере прибывала на глазах, и уже добрая половина поверхности зеркально отблескивала черными проплешинами. Оставалось одно драться. Видел я не раз, как земные жабы заглатывали насекомых — в одно мгновение. Но я не насекомое, масса у меня приличная, так что столь быстро у пересмешницы со мной не получится.
Свободной правой рукой я медленно потянулся к поясу за ножом, но пересмешница только и ждала от меня какого-либо движения. Выстрелила языком, поймала руку за запястье и рванула на себя. Не успей я вцепиться левой рукой в край раскопанной ямки, то непременно, совершив кульбит, оказался бы в пасти пересмешницы, подобно насекомому в пасти жабы. Растянутый за руки, как во время средневековой казни, я почувствовал, как под пальцами хрустнула скорлупа яиц, и где-то на периферии сознания промелькнула мысль, что этим занзурам уже не суждено петь. Как и мне не суждено жить, поскольку край ямы оказался ненадежной зацепкой и начал расползаться под пальцами. Немыслимым образом извернувшись, я сел и уперся пятками в землю. И все равно силы оказались явно неравными, да и твердого упора ни для пяток, ни под пальцами не было. Бороздя пятками глубокие рытвины, я медленно, но неуклонно приближался к пасти чудовища. Какой глупый конец…
И тогда в бессильной ярости, срывая ногти левой руки, я захватил большой комок глины и швырнул в пасть пересмешницы, отчаянно жалея, что это не парализующая граната. Неожиданно эффект от комка глины оказался не менее действенным. Кадык на широкой шее пересмешницы судорожно дернулся, ярко-зеленая, лоснящаяся кожа посерела, выпученные глаза впали в глазницы, словно проколотые воздушные шарики, язык безвольно обвис и отпустил мою руку. А затем пересмешница начала оседать, крениться назад, заваливаясь спиной в затоку.
