Я насторожился:
— Вы знаете Джейсона?
— Я много о нём слышала, но, в отличие от вас, ни разу с ним не встречалась, не имела возможности с ним общаться. А в ранние дни «Спина» я ловила о нём каждое слово. Ведь вы были его личным врачом. И вот, оказались в моей клинике, надо же!
— Диана слишком разговорчива, — пробубнил я себе под нос. Конечно, ей вообще не следовало упоминать имён. Единственная наша защита — анонимность. И вот, она под угрозой.
Ибу Ина смутилась:
— Конечно, лучше бы этого имени не упоминать, вы правы. Но, видите ли, иностранцев с проблемами и конфликтами здесь, в Паданге, сейчас пруд пруди. Как в народе говорят, «пучок на сен», то есть на копейку. Сложнее положение иностранцев с проблемами не только юридическими, но и медицинскими. Диана узнала, что как Джала, так и я, поклонники Джейсона Лоутона. Конечно, упоминание ею имени брата — своего рода акт отчаяния. Я, собственно, ей сначала не поверила, полезла в Интернет, искать фото. Для знаменитостей, я понимаю, это бесконечное фотографирование — страшная обуза. Конечно, я нашла семейное фото Лоутонов, раннего периода «Спина», и сразу узнала её, она не соврала. Значит, и то, что она рассказала о своём больном друге, — тоже правда. Вы врач Джейсона Лоутона. И конечно, тот, другой, более знаменитый…
— Да.
— Тот, маленький, весь в морщинах, чёрный…
— Да.
— Лекарство, которое заставило вас страдать.
— Я надеюсь, что от него мне станет, в конечном счёте, лучше.
— Как и в случае Дианы, по её словам. Это очень интересно. Возможно ли взросление после взросления? Как вы себя чувствуете?
— Похвастаться нечем.
— Что ж, процесс ещё не завершён.
— Да, процесс ещё не завершён.
— И вам следует соблюдать покой. Может быть, вам что-то нужно?
— У меня там бумаги… блокноты…
— В багаже? Я принесу. Вы не только врач, но и писатель?
— Ну… как бы отчасти. Привык излагать кое-какие мысли на бумаге.
— Может быть, когда вам станет лучше, поделитесь какими-нибудь из своих мыслей со мной?
— Конечно. Буду рад.
Она поднялась с колен.
— Особенно о маленьком чёрном человечке. О пришельце с Марса.
* * *
Последующие дни прошли в чередовании периодов сна и бодрствования, неожиданных для меня ночах и пугающих внезапностью днях. Я пытался определить время по заунывным призывам муэдзина, по звукам дорожного движения, по мискам с рисом и яйцам со специями, регулярно доставляемых ибу Иной, по омовениям, производившимся из тазика с помощью губки. Мы о чём-то разговаривали, но беседы эти проскальзывали сквозь мою память, как песок сквозь сито, хотя по выражению лица Ины я понимал, что повторяюсь или путаюсь. Свет и тьма, свет и тьма, а потом, так же нежданно — Диана и Ина возле моего ложа, обе глядят на меня одинаково мрачными взглядами.
— Очнулся, — сказала Ина. — Прошу прощения, мне нужно идти.
И я остался наедине с Дианой.
Она в белой блузе, белом платке на тёмных волосах, просторных синих шароварах. С первого взгляда — эмансипированная мусульманка из центра, из Паданга, но с таким ростом и такой бледной кожей… Кого она обманет?
Её голубые глаза широко открыты.
— Тайлер, Тайлер…
— Что, хорош?
Она погладила меня по макушке.
— Ничего, ничего…
— Да я и не жалуюсь.
— Ещё неделька, другая — и всё. А пока…
Что ж говорить-то… А то я не знаю… Средство впитывается в мышечную ткань, в нервные волокна…
— Зато ты в надёжном месте. У нас всё есть. Антиспазмодики, анальгетики… Ина знает толк в медицине. — Диана печально улыбнулась. — К сожалению, не всё так гладко, как мы надеялись.
Мы надеялись, что удастся остаться незамеченными. Любой из портов Арки очень неплох для нежелающего бросаться в глаза американца с деньгами. Паданг мы выбрали не только из-за удобства (Суматра — ближайшая к Арке масса суши), но и из-за скоростных темпов его экономического роста и из-за того, что недавние дрязги в Джакарте, вызванные правлением новых реформазов, фактически вырвали Паданг из-под контроля центрального правительства. Я мог отстрадать, сколько положено, в каком-нибудь незаметном отеле, и после этого, по завершении лечения, мы могли бы купить проезд туда, где безопаснее. Так мы предполагали.
Мы не учли мстительности администрации Чейкина и её решимости сделать из нас своего рода образцово-показательных козлов отпущения. Как из-за тайн, которые мы скрывали, так и из-за уже разглашённых нами секретов.
— Похоже, что я неосторожно высунула нос там, где не следовало, — сказала мне Диана. — Я договорилась с двумя группами рантау, но обе сделки расстроились. Люди вдруг перестали меня замечать, не хотели иметь со мной дела. Ясно было, что я привлекаю слишком много внимания. Консульство, новые реформазы, местная полиция получили о нас информацию. Не вполне точную, однако достаточно опасную.
— Потому ты и сказала этим людям, кто мы.
— Я сказала, потому что они сами это заподозрили. Если не ибу Ина, то Джала, её бывший муж, наверняка. Простачком его не назовёшь. Он управляет довольно-таки солидной судовой экспедиторской фирмой. Через его склады проходит немалая часть транзитного цемента и пальмового масла, отправляемого через Телук-Байюр. Сделки с рантау гаданг дают меньше дохода, но зато не облагаются налогами, и суда, доставляющие эмигрантов, обратно пустыми не уходят, завозят крупный и мелкий рогатый скот для чёрного рынка.
— Почему бы ему не продать нас неореформазам?
— Потому, что мы платим лучше. И с нами меньше сложностей, пока нас не изловили.
— Ина это одобряет?
— Одобряет что? Рантау гаданг! У неё двое сыновей и дочь в новом мире. Джалу? Она полагает, что ему до некоторой степени можно доверять. Если его купили, он не стремится перепродаться. Нас? Нас она считает почти святыми.
— Из-за Ван Нго Вена? Тебе повезло найти её.
— Везением не ограничилось.
— Всё равно надо поскорее улетучиться.
— Как только тебе станет лучше… Джала и судно наметил. «Кейптаун-мару». Потому я и мотаюсь между Падангом и твоей клиникой. Ещё надо платить и платить, много кому.
Мы быстро превращались из иностранцев с деньгами в иностранцев, у которых когда-то были деньги.
— Всё равно, я бы хотел… — я замолчал.
— Что? — Она устало провела пальцем по моему лбу.
— Не спать в одиночку.
Она усмехнулась и положила руку на мою костлявую грудь. На прикрытые кожей рёбра. На безобразную изжёванную кожу. Нет, не Антиной.
— Слишком жарко сейчас для объятий.
— Жарко? — Меня знобило.
