– Только найди. Знаешь, я иногда чувствую себя внутри кадра. Патологически не могу врать, а, значит, не могу солгать и себе. Не могу поверить в то, к чему нельзя прикоснуться. Я поняла, почему верующие боятся всевидящего ока богов. Это моя постоянно включенная камера. Кто-то скажет: «Стоп! Снято! И я исчезну». Иррациональный кафкианский страх хрупкого, вечно меняющегося мира. Топни ногой посильнее, и начнется землетрясение. Все исчезнет, растворится. Как будто все вокруг – иллюзия. Но меня не поймают, я сильнее! Я найду себе оправдание, пусть даже ничтожное.
– Хранители в белых плащах и масках сделали меня твоим проводником в Белом городе. Это я должен объяснить тебе, что никакого оправдания бытия не существует. Тебя заставили смотреть против света… Мой зал Суда – куб с зеркальными стенами, полом и потолком. Зеркал может быть много, как понять которое из них не кривое? Отражения бесконечны. Никаких доказательств нет. На Костре Времени все превращается в пепел. Время – всего лишь калейдоскоп бессмысленно хаотичных мгновений. Но мы будем искать дальше. И я не скажу: «Стоп!».
* * *
Невыносимая жажда, легкие словно пропитаны дымом… К черту Костер Времени, все оставшиеся ей дни – за глоток чистой воды! Полина с трудом села на кровати, потом опустила ноги на пол. Боль пронзила подошвы насквозь. Все изрезано, в левую пятку глубоко вошел осколок стекла.
– Руслан, – осипшим голосом в трубку Полина. – Ты не мог бы мне принести из кафе стакан воды и пластырь, если найдется.
– Очнулась? – усмехнулся он в ответ. – Сейчас зайду, есть разговор.
– Вы вчера у нас все разгромили, ходили босиком по стеклам, кошмар какой-то, – рассказывал он, бинтуя ей ступни. – Поскольку этих типов ни я, ни бармен не знаем, то расходы покрывать тебе. Получается тысяч пять зеленых вместе с квартплатой. Так что встаем, одеваемся и идем на работу за деньгами.
Полина устало закрыла глаза и откинулась на подушку.
– Я заплачу, не волнуйся. А с работы меня уволили за опоздания. Время несется вперед, как бешеная лошадь. Мне иногда просто хочется подойти к часам и руками открутить стрелки назад. Я ничего не успеваю.
– Это все твой Белый город, наркотические приходы и провалы во времени. Три часа после полудня! Завяжешь, и все наладится, – покачал он головой и вдруг спросил. – А Костер Времени – это что? Ты вчера ходила босиком по стеклам и бредила им. Что ты ТАМ такого увидела?
– Смысл жизни…
– Что?
– Все сгорит, все забудется и пепел уже развеян по ветру. Истина непостижима.
– Иными словами: все прах и тлен, и суета сует. Экклезиаст еще писал, а, может, кто и до него уже додумался. И что, собственно, нового ты узнала?
– Ничего. Но я УЗНАЛА. То есть у меня есть ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, а не слепая вера. Это не так уж и мало. К тому же бессмертие – это правда. Влад говорит, поэтому у них и нет писателей. У них нет ни любви, ни смерти, никто ни о чем не жалеет, никто ничего не пишет, да, и не о чем больше писать. Отдохну. Перестанет из всех кранов хлестать вода, пятки заживут, камера выключится. И согреюсь, наконец-то! Не могу больше.
– Да, писательство, если честно, неблагодарный и, по сути, никому, кроме самих писателей, не нужный труд. Сомнительное удовольствие делать счастливыми тех, кого никогда не узнаешь. Да, и осчастливить вы никого тоже не можете. Писатель не способен создать никого иного, кроме себя. Даже читая чужие мысли, человек ни на йоту не способен сократить расстояние, разделяющее два разных сердца, ведь интерпретировать он их все равно будет по-своему. В лицах многочисленных героев вы плодите лишь собственные сущности. Это как размножение личности. Я был бы другим и жил по-другому, если бы не ты.
– Значит, теперь у тебя будет шанс начать жить так, как хочешь ты сам, вне моих записных книжек.
– Да, и я счастлив. Но Полина! Неужели тебе все еще хочется попасть в этот «дивный новый мир»?[96] Где никто ничего не хочет, не ждет и ни о чем не жалеет? Это же скука смертная! Не надоест?
– В жизни есть две вещи, которые никогда не надоедят: эйфория и запах осенних листьев.
– Все те же Эрос и Танатос.
– И романы о любви и смерти… Замкнутый круг. Пойдем со мной?
– Нет. Ты можешь самоуверенно нести любой бред, но я знаю: ни запаха осенних листьев, ни эйфории там уже не останется. Деревья все вырубят, потому что вместо парков будут стоять дома, но даже из домов их никто не выпустит – просто некуда выходить. А эйфория? Это же элементарный инстинкт продолжения рода. Бессмертным не нужны дети. Они перестанут любить. Ты фильм «Фонтан» Даррена Аронофски видела? Травой они все станут рано или поздно. А я предпочитаю вернуться домой на Волгу. Найду Сергея и буду с ним ездить на рыбалку. У нас с ним теперь есть, о ком жалеть вместе. Боль утраты любимого человека объединяет.
– А что в конце пути?
– Сможешь устроить кремацию? Буду летать над Волгой и смотреть, как солнце в воде разбивается на тысячи маленьких звездочек.
– Да, смогу. Мне давно пора тебя отпустить.
– Тогда прощаемся? Только расплатись сначала с «Джаз-кафе», ладно?
– Расплачусь. У меня есть деньги. Продам квартиру, доставшуюся мне в наследство от бабушки, в моем маленьком городе. Вам хватит и мне на криозаморозку. И еще даже останется.
– А оставшиеся деньги опять просрешь на наркоту?
– Нет, потрачу на путешествия. Раньше я много ездила по миру, думаю, стоит возобновить традицию. Хочется вернуться в реальность и выйти, наконец, из дома.
– А! Чуть не забыл! – хлопнул себя по лбу Руслан. – Тут тебе такая огромная посылка пришла, сейчас притащу.
Внутри ящика были книги. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать… Все они имели заглавие «Белый город». Собирательный образ мира, сотканный нашей мечтой…
Трудно описать отчаяние Роберта Скотта, после стольких лишений в пути обнаружившего чужой флаг на Южном полюсе![97] А если таких флагов уже сотня?
– А вот тебе и реальные доказательства! Белый город придумала не ты, он существовал до тебя и будет существовать после. Потому что все наши мысли – уже чужие, их уже кто-то думал до нас. И даже эту мысль я вычитал у Гете.[98] Все, конечная остановка! Нулевой километр! Вы все разлагаетесь и гниете изнутри. Не ты одна, – только и смог сказать ей Руслан в утешение.
– Да, литература истощения[99]… Я уже знаю слова своей эпитафии: бородатый анекдот про лошадь.
– Анекдот?
– На ипподроме старая больная лошадь говорит мужику: «Ставь на меня, я точно знаю, что первая прибегу». Он ей почему-то верит, ставит на нее все свои сбережения. Лошадь к финишу приходит последней. «Ну, что же ты?!» – возмущается мужик. «Не смогла я», – отвечает лошадь…
