Когда же все прочие пикты сгинули, стало Семитхе и Кулриксу ясно, что лишь от их чресел произойдет новое племя, и суждено им сделаться родоначальниками бессчетных будущих поколений. Так, видать, желали боги: хотели уничтожить всех слабых и продлить род сильных. Но, чтобы продлить, нужна пища, а зверя и рыбы по-прежнему не было; ни оленей и кабанов в лесу, ни щук и сазанов в озерах. И поняли Семитха и Кулрикс, что выживет только один из них - если выживет вообще. Видно, богам хотелось произвести новое племя от самого крепкого корня.
Но к тому времени братья ослабли и не могли искать добычу, а жены их и вовсе не держались на ногах. Что же касается детей, то все они перемерли; как водится, в голодные годы малолетние да старики погибают первыми. И, видя такое бедствие, сказал Кулрикс: "Если б мне съесть кусок мяса, то сила моя вернулась бы, и я непременно промыслил жирного кабана". Семитха же решил испытать божественную волю и ответил так: "Отрежу я, брат, свою левую ногу, вот и будет мясо. Приготовь его и съешь, а потом иди в лес. И пусть боги пошлют тебе добычу".
Так они и сделали. Кулрикс насытился, взял лук со стрелами и пошел на охоту. Весь день бродил он по лесам и полянам, глядел в реки да озера, но не высмотрел ничего, кроме пустоты; а на закате вернулся и сказал Семитхе, что не удалось ему добыть ни зверя, ни рыбы. "Что ж, - ответил ему брат, - у меня осталась еще одна нога. Съешь ее, и завтра снова испытаем твою удачу".
Но удачи Кулриксу не было. Опять пробродил он целый день и вернулся в хижину к Семитхе угрюмый и мрачный, сбросил плащ, швырнул в угол оружие и завалился спать. Спал же он на спине, запрокинув голову, так что шея выгнулась дугой и на горле была видна каждая косточка.
Поглядел на брата Семитха и понял, что не желают боги даровать Кулриксу милость и удачу. Сам же он едва двигался, ослабев от голода и потери крови, и пальцы его не могли ни тетивы натянуть, ни стиснуть рукоятку ножа. И понял он, что умрет на следующий день, не испытав своего счастья, а вместе с ним умрет и племя пиктов, ибо Кулриксу боги явно не благоволили. Кто может разобраться в их намерениях? Никто! Боги повелевают, а люди выполняют...
С этой мыслью Семитха подполз к брату и перекусил ему горло. Напился он крови и ощутил, что силы прибыло; съел мяса и увидел, что раны его зарубцевались. Тогда поднял он лук, выполз из хижины и тут же столкнулся нос к носу с огромной дикой свиньей. Пристрелил ее Семитха, и начал кормить своих женщин мясом, и кормил до тех пор, пока не встали они на ноги и не обрели прежнюю резвость. Тем временем звери приходили прямо к хижине Семитхи, и он стрелял на выбор кабанов и оленей, медведей и лосей - а это значило, что взор богов покоится на нем, коль он, безногий, может промыслить добычу для себя и двадцати женщин. Вернулась к Семитхе телесная мощь, и понял он, в чем заключается его предназначение...
- В чем? - тихонько спросила Зийна, не спуская с рассказчика потемневших глаз.
- Конечно, породить новое племя, - пояснил Тампоата. - То был священный долг Семитхи, выполненный им с честью, клянусь Гуллом!
- Кром! Как же он, безногий, справлялся с двадцатью женщинами? поразился Конан. Он слушал рассказ Тампоаты не без интереса, размышляя о том, что и пикты вроде бы являются людьми: хоть они носят волчьи шкуры и поклоняются какому-то ничтожному Гуллу, но так же любят забавные истории, как жители цивилизованных стран. Это было почти открытием.
- Что с того, что безногий! - молвил Тампоата, усмехаясь. - Детей делают не ногами... Ходить он не мог, но в остальном, как говорится в преданиях, был мужем хоть куда! Все мы, нынешние пикты, его потомки. Только южные произошли от десяти жен Кулрикса, а северные - от женщин Семитхи.
- Что же сталось с Кулриксом, братом его? - вновь задала вопрос Зийна.
- Останки, что не доел Семитха, женщины подвесили в дубовой роще, пожертвовав богам. С тех пор и родился обычай привязывать к ветвям дуба тех, кто погиб достойной смертью. Раньше боги Леса, Неба и Луны принимали в жертву только пиктов, но со временем нрав их сделался мягче, и теперь они не брезгуют людьми других племен.
- Не знаю, можно ли назвать достойной смерть этого Кулрикса, которому брат перегрыз горло, - заявил Конан. - По мне, так все это детские сказки и одно вранье. К примеру, ты говорил, что Семитха охотился с луком, но ваши пикты не знали такого оружия, пока не перебрались на туранский материк. У них были пращи, да копья, да каменные топоры, вот и все! Клянусь Кромом, про это мне доподлинно известно!
- От кого же? - вскинулся Тампоата.
- От того, кто видел твоих предков тысячи лет назад и потрошил их, словно куропаток!
- Ха! И ты называешь мои истории враньем? А сам... сам-то... - Тампоата хлопнул ладонями по земле, подняв тучу пепла, и зашелся хохотом. - Кто мог видеть моих предков тысячи лет назад и дожить до наших времен? Кто мог поведать об увиденном глупому киммерийцу? Хотелось бы мне познакомиться с этим человеком!
- С чего ты взял, что он - человек? Он был духом, и остался духом... Рана Риорда, Небесная Секира - слышал о такой? Священный топор атлантов, который сшиб больше пиктских голов, чем встретилось тебе за всю жизнь!
Внезапно лицо Тампоаты стало серьезным; брови мрачно сдвинулись, а в серых глазах промелькнули тревожные огоньки.
- Да, я слышал об этом колдовском оружии от наших стариков, пробормотал он. - Но ведь оно исчезло... пропало так давно, что мудрые друиды потеряли его кровавый след... Или?.. - Он вскинул опасливый взгляд на Конана.
- Или! Пропавшее всегда можно разыскать, или оно разыщет тебя само, - с усмешкой произнес киммериец. - Я был знаком с Рана Риордой, духом Секиры, и выслушал много историй о давних временах, когда у Призрака не мутилось в голове. Но в остальное время... - Лицо Конана перекосила гримаса отвращения.
- А что в остальное время? - спросила Зийна, трепеща от ужаса и любопытства.
- В остальное время он требовал крови. Крр-роовь, крр-роовь! проскрежетал Конан, явно передразнивая кого-то, и добавил: - Особенно он домогался крови пиктов и стигийцев. Стигийцы держали его в заточении, а пиктов он всегда ненавидел. Теперь же Рана Риорда... - тут киммерийцу показалось, что Тампоата будто помертвел лицом, и он, расхохотавшись, похлопал пикта по плечу: - Не падай духом, лесная крыса! Теперь призрак, вместе с Секирой, покоится столь далеко, что до ваших смрадных джунглей и гнилых пустошей ему вовек не добраться! Он на краю земного диска, на южном материке My, ржавеет там в густых туманах!
Тампоата с облегчением перевел дух; видно, пиктские сказки о Небесной Секире атлантов были не страшнее преданий о прародителе Семитхе и его незадачливом брате Кулриксе. Пытливо уставившись на Конана, юноша спросил:
