― Алексей Петрович!
Быков вздрогнул и оглянулся. Ермаков озабоченно наклонился над ним:
― Ступайте–ка в свою каюту и постарайтесь уснуть.
― Иди, Алексей, иди. На тебе лица нет,― сказал Дауге.
Быков послушно встал и вышел. Проходя мимо трапа, ведущего в рубку, он услыхал, как Богдан монотонно повторял:
― Вэ–шестнадцать, Вэ–шестнадцать, я «Хиус». Вэ–шестнадцать, я «Хиус». Даю настройку…В кают–компании Ермаков сказал со вздохом:
— Я встречал Роберта Ллойда. Недавно. Хороший межпланетник. Незаурядный ученый…
— Светлая ему память! Он хорошо держался,― тихо проговорил Юрковский.
— Светлая ему память…
После короткого молчания Дауге вдруг вскочил на ноги:
— Черт знает что! Мне кажется, что мы застыли на месте. Провалились куда–то, и нас засыпало…
— Не паникуйте, Дауге,― устало усмехнулся Ермаков.
Обедать никто не захотел, и скоро Ермаков первым поднялся, чтобы идти к себе. Крутиков положил руку на плечо Юрковского и сказал виновато:
— Похоже на то, что ты был прав, Володя.
— Пустяки,― проговорил тот.― Но вот вам еще одна загадка, товарищи.
Все вопросительно поглядели на него.
— В чем дело?
— Лу сказал, что у него только направленный передатчик, так?
— Так.
― А ведь мы хорошо слышали его.
Михаил Антонович раскрыл рот и растерянно оглянулся на Ермакова.
— А почему бы и нет? ― спросил Дауге.
— А потому, дружок, что «Хиус» по отношению к Лу находится совсем в другом направлении, нежели корабль Ллойда. Направленный радиолуч никак не должен был бы добраться до нас.
Дауге взялся за голову:
― Достаточно загадок! Это уже, наконец, невыносимо!
Но Ермаков и Михаил Антонович сейчас же отправились в рубку, захватив с собой Юрковского.
Связь наладилась через сутки так же неожиданно, как и прервалась. По–видимому, «Хиус» миновал «заколдованное место» ― странную область в пространстве, обладающую неизвестными еще свойствами в отношении радиоволн. В кают–компании много спорили об этом неслыханном явлении, было выдвинуто несколько предположений, в том числе и явно нелепых (так, Дауге объявил, что все члены экипажа стали жертвами массового психоза), а Юрковский принялся разрабатывать гипотезу каких–то четырехмерных отражений, пытаясь с помощью лучшего на борту математика Михаила Антоновича Крутикова ввести «физически корректное понятие точки пространства», через которую электромагнитные колебания проходили бы только в одну сторону. Что же касается Быкова, то первое время он чувствовал себя оскорбленным равнодушием товарищей к гибели Ллойда. Ему представлялось чуть ли не кощунством разговаривать о теориях и формулах уже через два часа после того, чему они были свидетелями. Катастрофа «Стара» произвела на него громадное впечатление. Оглушенный и подавленный, бродил он по планетолету, с трудом заставляя себя отвечать на вопросы и выполнять мелкие поручения Ермакова.
До встречи с Венерой оставалось всего пятнадцать–двадцать миллионов километров. Перелет близился к концу. Наступал самый ответственный момент экспедиции ― посадка на поверхность Beнеры. За редкими исключениями это не удавалось лучшим космонавтам мира. И не порицания, а подражания и всяческого восхищения заслуживали люди, которые усилиями хорошо натренирован ной воли заставляли себя забыть об испытаниях прошлого, даже совсем недавнего, и сосредоточить все свое внимание на испытаниях предстоящих. Этого вначале не понял Быков. Но теперь они казались ему бойцами, вышедшими на рубеж атаки. Оставив позади убитых, наскоро перевязав свежие раны, готовятся они к последнему, решающему прыжку навстречу победе… или смерти. При этом никто, даже Юрковский, не произносил прочувствованных фраз и не принимал эффектных поз. Все были спокойны и деловиты. И их попытки понять природу «заколдованного места» были лишь проявлением естественной заботы о тех, кто пойдет вслед за ними.
Уважение и почтительное восхищение Быкова выразилось в том, что он угостил товарищей великолепным пловом, и Михаил Антонович дважды после ужина забегал на камбуз, причем второй раз ― с вахты, в чем был уличен и за что подвергнут выговору.
Как только оказалось, что двусторонняя связь с Землей налажена, Ермаков передал радиограмму, в которой четко и скупо описал необычайное происшествие и передал содержание последнего разговора Лу с профессором Ллойдом.
— Ну и заставили вы нас понервничать! ― заикаясь от волнения, сказал Зайченко.― Вера Николаевна чуть с ума не сошла. А «Стар»…― голос его стал тише и серьезнее,― об этом мы уже знаем. Весь мир знает. Лу добрался до английского корабля и снял с него тела погибших и бумаги.
— Что там произошло?
— В точности не известно, но полагают, что взорвался реактор. Двигательная часть корабля разворочена вдребезги. Лу показывал нам снимок по телевизору.
— Сколько погибло?
— Лу нашел двоих. Англичане сообщили, что на «Старе» ушло восемь человек.
— Светлая им память…
― Светлая им память…
Они помолчали.
― Что же вы думаете о причинах перерыва связи, Анатолий Борисович?
— У меня пока нет определенного мнения.
— Ну да, конечно… мало фактов. Может быть, здесь играет роль скорость, с которой двигался «Хиус»? Ведь Ляхов, кажется, говорил об этом…
— Может быть.
— Или вы попали в плотное облако металлической пыли?
— Это ничего не объясняет. Впрочем, оставим решение специалистам. Что Краюхин?
— Оправился. Рвался сюда, на станцию, но врачи пока не разрешают. У нас здесь дожди.
— Приветствуйте его, погорячей, от имени всех нас и от меня лично.
— Принято, Анатолий Борисович! Да… заговорили вы меня. Здесь его записка к вам лежит, принесли еще два дня назад.
— Чего ж вы молчите? Читайте!
— Сию минуту. Так… «Анатолий, все, что я тогда говорил, позабудь. Видно, старею и слабею. К.».
— Что?!
— Ка. Заглавная буква. Вместо подписи.
— Понятно. «Все, что я тогда говорил, позабудь».
— Да, «позабудь».
— Ермаков покосился на Спицына, сидевшего у пульта спиной к нему.
— Понятно. У нас был небольшой спор… У вас все?
— Все, Анатолий Борисович. График связи прежний?
— Прежний. До свидания.
Вернувшись в кают–компанию, Ермаков увидел там странную картину. Стол был покрыт большими листами оберточной бумаги, на которой блестели какие–то металлические предметы и лежали кучи белого тряпья. Пахло оружейным маслом. У стола стоял Быков и с воодушевлением объяснял что–то Дауге, с интересом следившему за его руками. На диване сидели Юрковский и Михаил Антонович. Они тоже следили за тем, что делает Быков, первый ― с напускным пренебрежением, второй ― с откровенным любопытством, смешанным с тревогой.
