Владимир Венгловский - Яблони на Марсе (сборник)

— Если там так хорошо, что же ты приехал сюда?

— Мне стало интересно, как живут тут. Вам ведь интересно, как живут там.

Никита поднялся.

— Ты говоришь странные вещи, Кирилл, мне трудно в них поверить. И… почему ты мне это рассказываешь?

— Может, я сюда приехал для того, чтобы кому-нибудь рассказать. Не только тебе.

Кирилл тоже встал, взял со стула сумку, вынул портативный носитель.

— У тебя есть с собой?

— Да, — Никита достал примерно такой же.

— Я перепишу тебе трехмерку Санкт-Петербурга, посмотришь.

— У нас в библиотеке…

— У вас в библиотеке — чушь собачья.

Завершив транзакцию, Кирилл вернул носитель Никите.

— Посмотри.

— Хорошо.

От Кирилла Никита ушел в смешанных чувствах. Землянин нес какую-то галиматью, противоречащую тому, что Никита знал о Санкт-Петербурге, — а он знал о нем все.

Над дверью в кабинет Николая Ивановича светилась красная лампочка: начальник был занят. Никита не обратил на это внимания — он настоятельно жал кнопку запроса, пока секретарь, холодная дама лет сорока по имени Анна, не сказала:

— Никита, вы, если честно, ведете себя несколько нагло. Николай Иванович очень занят и отключил доступ. Когда вы тут топчетесь, только мне мешаете, более ничего.

Никита повернулся к Анне с мольбой в глазах.

— Анна, я все… я все что угодно сделаю, только мне очень нужно с ним поговорить, очень нужно.

По взгляду Анны было прекрасно понятно, что ничего хорошего ждать от нее не следует, но в этот момент красный огонек сменился зеленым, и из кабинета за спиной Никиты появился Николай Иванович.

— Гм, Никита, вы ко мне? — спросил начальник.

— Да.

— Только быстро, у меня максимум минут десять, — и Николай Иванович вернулся в кабинет, оставив переборку открытой.

Никита прошел следом и положил на стол Николая Ивановича носитель.

— Посмотрите.

— Что это?

— Просто включите, это трехмерка.

Николай Иванович пожал плечами и воткнул носитель в проектор. Через секунду они оказались на огромной площади посреди города. Они стояли около высокой колонны с ангелом наверху, с одной стороны, через дорогу, простиралась зеленая зона, остальные три стороны закрывали красивые здания, ухоженные, отреставрированные, с парадными фасадами. Николай Иванович тут же отключил трехмерку.

— Где вы это взяли?

— Мне дали.

— Землянин, — протянул Николай Иванович, — точно.

— Это правда?

Николай Иванович посмотрел на Никиту.

— Нет, — сказал он, но по его тону Никита все понял.

— Вы врали нам, — сказал он, — и врете теперь. Я понимаю, это чтобы мы знали, что живем в лучшем мире. Нам все равно хочется на Землю, просто из любопытства, но мы хотя бы не завидуем землянам. А если бы мы это знали — было бы еще хуже. Так?

Николай Иванович прошелся до двери и обратно, а потом сказал:

— Я не был на Земле сорок с лишним лет. Да, я видел Питер таким, каким его сейчас увидел ты, пусть и в трехмерке. И знаешь, нет ни секунды, когда бы я не мечтал туда вернуться. Но нельзя, не положено. Если ты когда-нибудь побываешь на Земле, ты уже не захочешь возвращаться. Знание — это зло.

— Я расскажу всем.

Николай Иванович покачал головой.

— Никому ты не расскажешь. Охрана! — громко добавил он.

Никита не знал, что стало с Кириллом. Собственно, он не знал даже, что стало с ним самим. Он никогда раньше не слышал о Дальних кордонах и, лишь попав сюда, понял, что ад существует. Граница обитаемой зоны, узел добычи полезных ископаемых. Место, откуда не возвращаются.

В его обязанности входил надзор за поступающими по конвейеру рудными вырезами, из которых впоследствии извлекали ценные вещества. В научную часть Никита не лез, поскольку ничего в ней не понимал.

Они провели какую-то ментальную коррекцию. По крайней мере, он помнил, как потерял сознание, затем очнулся — и с тех пор стал апатичен, безразличен к происходящему. Впрочем, на Дальних кордонах трудились только такие, как он. По своей воле сюда не ехал никто — а работников не хватало.

Раздался резкий звук, конвейер дернулся и остановился. Видимо, кусок породы опять попал в механизм, сработал предохранитель. Нужно идти очищать. Никита быстро облачился в скафандр и спустился на лифте вниз, на восемь этажей под землю, в шахту. Быстро добравшись до отправного механизма, он столь же легко нашел и устранил проблему. Действительно, кусок руды оказался в опасной близости от вращающегося вала — его могло случайно туда затянуть, и ленту бы просто порвало. С помощью манипулятора Никита убрал камень и пошел по коридору обратно к лифту.

Потолок над ним вспучился сталактитами — уродливыми, коричневыми, похожими на старческие покосившиеся зубы. Фонари едва освещали узкое, неуютное пространство.

Но Никите было хорошо. Он не видел ни искореженных стен, ни перегоревших местами ламп, не слышал жужжания конвейера.

Он шел по Невскому проспекту от площади Восстания к Адмиралтейству, шел мимо Екатерининского сквера и Гостиного двора, Центрального книжного и Казанского собора, и впереди уже маячил золотой шпиль, и солнце освещало лица людей, шагающих вместе с Никитой по самому прекрасному городу в мире.

Человек в скафандре космодесантника сидел возле самого Колодца. Увидев меня, он поднялся и шагнул навстречу. Голубые глаза светились радостью. Темная челка под пластиком шлема хулигански спадала на лоб.

— Сегодня у меня… прости, у нас, радость, — вместо приветствия с ходу сообщил он. — Смотри.

И протянул мне на ладони записную книжку.

— Что это? — спросил я. — Неужели ее? «Записи Инги Одынец, Марс, 2056 год». Где нашел?! Откуда?! Неужели!.. Возвращается, да?

— Да! — воскликнул он. — Представляешь! Идут обратные волны. Все возвращается. Мы… Я… Господи, я вычислю период. Все будет хорошо. Это уже больше, чем слепая надежда. Ведь правда, да? — заглянул он мне в глаза.

На скафандре космодесантника сидела маленькая птичка. Я погладил своего, точно такого же чижика-пыжика, уцепившегося клейкими коготками за гермоткань на груди.

Все будет хорошо.

— Защищайся, подлый сарацин!

— От сарацина и слышу! Тоже мне, крестоносец нашелся! Ах, ты так! Получай!

Удары затупленных мечей эхом отражались от стен спортзала. Ничто так не помогает вновь привыкнуть к земной силе тяжести, как фехтование.

Олег рубанул сплеча. Я едва успел отразить выпад.