Вот ради этого я и хотела научить его читать и писать, узнать нашу литературу, постигнуть, как большие писатели завладевают читателями.
Но не много ли я беру на себя? Воспитать писателя, когда сама порой с трудом подбираю нужные слова!..
И я посоветовалась с Кочетковым, не пригласить ли опытных педагогов? Но он был против. Группа должна работать в условиях строгой секретности, иначе все будет сорвано теми, кто заинтересован в военном применении «летающих тарелок» с их необычной маневренностью.
И пришлось мне заняться с удивительным учеником самой, хоть по сравнению с ним была просто неучем. Мою задачу облегчили его необычайные способности. Он не только усвоил мои неумелые уроки, но оказался обладателем редкого дара мгновенного чтения и с непостижимой скоростью проглатывал научные, художественные книги, публицистику. Я едва успевала их приносить.
Он стремился овладеть не только письменностью, но и искусством литератора, способного доводить свои мысли до всех.
Наконец Альсино решил, что постиг наш литературный язык и может написать правдивые записки, где осторожно расскажет не только о своих злоключениях, но и о своей Миссии. Люди смогут понять, о чьем благе он заботится.
Все месяцы, пока сооружался под его руководством аппарат, способный проникнуть в другое измерение, Альсино работал и над своей рукописью.
Настала пора пробного полета аппарата. Альсино был настолько мил, что договорился с Кочетковым, что меня возьмут в этот пробный полет (надо думать, вроде балласта!).
И в назначенный вечер, задрав нос, я гордо проследовала на секретный завод, прославленный своими летательными аппаратами.
Пожалуй, этот мой «проход через непроходимую проходную» мог бы служить «символом» перехода завода отныне на мирную продукцию (по-модному, «конверсии»!..).
В огромном ангаре я увидела настоящую «летающую тарелку», которую встречала до сих пор лишь на рисунках, и даже боязливо потрогала гладкие ее бока рукой. Правда-правда!
Оглядевшись, я поняла, что ангар, где помещалась эта «летающая тарелка», был без крыши. Ее разобрали, чтобы аппарат мог подняться в воздух.
Стоя перед дверью или люком «летающей тарелки», я ужасно волновалась, словно от меня зависел успех полета!
Я все оглядывалась, ища глазами Альсино, но его в ангаре не было.
Увидела я его только в круглой кабине с иллюминаторами на вогнутых стенах. Он стоял далеко, напротив нашей двери, откуда мы появились, и орудовал у какого-то пульта. Почувствовав, что я вошла, он обернулся и приветливо помахал рукой.
Мы всегда чувствуем друг друга на расстоянии!.. Уж не знаю почему…
Кочетков запер за мною дверь, вернее задраил люк, и подал знак, что можно начинать подъем.
Я, конечно, много слышала о невесомости, которую испытывают космонавты на орбите, видела на телеэкране плавающих внутри кабины «звездоплавателей»! Знала многих по именам.
Мы еще не взлетели, но я уже почувствовала необычайную легкость, какую уже испытала однажды, когда Альсино уносил меня через реку от хулиганов и доставил на верхнюю площадку лыжного трамплина на Воробьевых горах. Это незабываемое ощущение. Я поняла, что потеряла массу, но не взлетала. Наверное мой удельный вес сравнялся с удельным весом воздуха. Я стала воздушной! Поджала ноги и повисла в воздухе. Дух захватило от радости! Это же левитация, о которой мы только слышали!.. А тут я сама!.. Я сделала несколько неловких движений, перевернулась и потеряла представление, где верх, где низ, почувствовала себя не в своей тарелке, к тому же еще и «летающей»…
Посмотрела в оказавшийся передо мной иллюминатор. Вижу, мимо проплывают разобранные стропила крыши ангара. Значит, взлетаем. До чего же здорово!.. Стекло в иллюминаторе казалось цветным из-за окружающего нас ореола.
Теперь-то я знала. Это электромагнитное поле, вызывающее микровибрацию и потерю массы.
Испытание было назначено не в ночное, а в дневное время, чтобы этим сиянием не слишком возбуждать неизбежных наблюдателей.
Появятся слухи о новом появлении НЛО.
Повернувшись, я наконец снова увидела Альсино у пульта между двумя иллюминаторами.
Мне хотелось к нему, и я оттолкнулась ногами от вогнутой поверхности стенок, чтобы поплыть подобно космонавтам на телеэкране.
Но к величайшему моему изумлению я осталась на месте, висеть в воздухе. Как же так? Мы же с Альсино летали! А я отделилась от стенки только на длину поджатых ног!
Маленький японский физик, оказавшийся подле меня, заметил:
— Тела в невесомости движутся по инерции. У нас с вами, барышня, инерция исчезла, как и масса.
— Как это так? — удивилась я.
— Сила есть произведение массы тела на ускорение. И какое бы ускорение вы ни придавали своему телу, если ваша масса равна нулю, силы, могущей вас сдвинуть с места, нет. По той же причине в «летающей тарелке» можно совершать умопомрачительные виражи при огромных скоростях и разгоняться до любой скорости мгновенно. Пилоты не ощутят этого.
— Как же масса моя равна нулю? Я ничего особенно го не ощущаю. Все будто, как прежде.
— Это кажущийся эффект. Отсутствие массы вашего и моего тела создало ощущение невесомости. Но как бы вы или я ни старались, за счет инерции от первоначального усилия с места не сдвинемся. Требуется силовое взаимодействие с вакуумом.
— Вам надо поставить мне двойку по физике! Правда-правда! — сказала я, а японец в огромных очках рассмеялся и сразу показался мне моим сверстником.
Между тем Альсино понял суть нашего разговора и стал, хватаясь руками за специально для того сделанные скобы на потолке, перебираться к нам. Он мог, но не хотел летать, чтобы не отличаться от всех.
— Альсино! — воскликнула я. — Я уже не знала, как добраться до вас.
— Я прочитал где-то в ваших книгах, что, когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к ней.
Японец деликатно улыбался.
— Вы бы крикнули мне, и моя гора перебралась бы по этим скобам к вам.
— Аппарат запущен в автоматическом режиме, по этому я и поспешил к вам, чтобы сказать, что выполнил ваше задание или мой Долг.
— Долг? — переспросила я.
— Познакомить ваших людей с собой и своей Миссией.
— Вы закончили записки и передадите их мне?
— Передам, но не здесь и не сейчас.
— Значит, вы написали их?
— Я рассчитываю, что кое в чем вы дополните меня.
— Я? Что вы, Альсино! Я же не умею.
— А я? Разве я умел, взявшись по вашей просьбе за эти записки?
Больше он ничего не сказал об этом завершении «моего коварного плана» знакомства с ним и его идеями многих и многих людей.
