Далее заседание с вопросов официальной информации сбилось на вопросы почти семейного характера. Виноват был Петька. Он спросил, слыхали ли австралийские товарищи о некоем Бамбаре-биу и если слыхали, то — что?
— Ого, куда загнул! — воскликнул Гарри Файл ер, пионер, рыжий как морковка.
— Разрешите, я скажу! — выскочил родственник Петькин, веснущатый Джон Плёки.
— Нет, я! Я лучше знаю, — сказала Лиука Ункара, пионерка с бронзовым цветом кожи.
— Говори, Лиука, — разрешил председатель.
— Бамбар-биу — это странный человек и страшный человек, — заговорила Лиука под тихий аккомпанемент переводчика Якова Бэра. — С коммунистами он не ладит, и коммунисты не могут с ним ладить, потому что он анархист. Бамбар-биу громит банки, и богатые квартиры, когда ему нужны деньги — правда, не для личных целей. Взрывает дома и убивает людей, не считаясь с тем, что вместе с людьми, на которых он обрушивает свой гнев, зачастую погибают невинные люди, как погибла моя мама, служившая поварихой в одной богатой семье, как погибли многие другие, такие же невинные… И всегда при этом он выдает себя за коммуниста, покрывая незавидной славой коммунистическую партию…
Выступил Марра Виллёс, очень смуглый пионер и очень серьезный:
— Бамбар-биу — человек, не стесняющийся в средствах. Воображая, что он ведет к освобождению свой народ, он ему копает могилу, так как навлекает на него мстительное устремление капиталистической своры. И ничем иным, как фатальным родством Бамбар-биу с племенем Урабунна, можно объяснить последний, произведенный Брумлеем захват земель у племени Урабунна. Правительство взглянуло на эту проделку сквозь пальцы, обильно смазанные…
— Воображать, — с места добавил Гарри Файл ер, — что силами одного человека, как бы ни был этот человек силен и умен, можно сделать революцию или, по крайней мере, заставить капиталистов не быть капиталистами, воображать это — более чем смешно, хым. А Бамбар-биу не только воображает, но и действует весьма энергично в этом смешном направлении.
Пионер, приведший Петьку, Мартин Уиллер тоже счел необходимым добавить кое-что:
— Бамбар-биу не признает выступления массами. По его убеждению, революции творятся единичными лицами, и длительной, кропотливой подготовки к революции он не признает. Немедленный кровавый террор и притом единоличный — вот его программа. Я спрашиваю, не враг ли он нам?
Последним высказался председатель Гарро Грити:
— Бамбар-биу бывал в больших переделках и выходил из них целым, но когда-нибудь он вляпается по-серьезному, и его дело умрет вместе с ним, как дело беспочвенное, не имеющее корней в массах. Враг ли он нам, спрашивает Мартин. Я отвечу твердо: да, враг, потому что он смешивает с грязью имя коммуниста.
Петька растерянно чесал затылок перед такой категоричностью своих австралийских товарищей.
— Ну, а кто такой Айра Доггед? — спросил он.
Собрание отвечало согласованным хором:
— Бандит.
А Плёки Джон басом дал прилагательное к бандиту:
— Ученый.
Петька посмотрел на часы: он провел в отсутствии достославного своего друга целый час. Вообще — следовало прекратить с ним знакомство, но затеянное дело нужно было довести до конца. Петька заторопился и самым бузотерским образом прервал Якова Бэра, который, взяв слово впервые, застенчиво давал более полную характеристику ученому бандиту, Айре Доггеду.
— Товарищи, мне нужно уходить, — сказал Петька, — и я прошу, чтобы вы дали мне помощника или руководителя, как хотите, для дальнейшего обучения ребят «Ковровых Змей».
Яков Бэр оборвал свою речь и, грустный, занялся переводом.
Все члены собрания немедленно выразили свое желание быть сотоварищами русского пионера в начатом им деле. Вспыхнула буйноголосица, которую председатель Грити с трудом ввел в русло.
— Какими путями русский товарищ думает доставить в общину Ковровых Змей этого помощника? — спросил он.
— И будет ли ему всегда обеспечена возможность обратного возвращения? — добавил Боб Бекер, толстый и круглый, как забытая на гряде редиска, пионер, жевавший булку.
— Как я его туда доставлю, пока не знаю, но ручаюсь, что доставлю, — отвечал Петька. — Насчет возвращения: в любую минуту он может вернуться в город, для этого я располагаю известным вам воздушным яликом.
Все двадцать человек еще буйней взголосили, выражая свою охоту, но Петьке требовался всего один, и этого одного он давно облюбовал из 20-и, а именно, Джона Плёки — парнишку худощавого и невеликого, но задиристого в меру, который не только по незначительному своему весу, но и по желтоватому лицу, покрытому коричневыми пятнышками, и по занозистости более всех мил был и родственен его душе.
Не ссылаясь на лицо и тем более на характер, зато уперев основательно в вес, необходимый для ялика, Петька отстоял свой выбор перед лицом горячих и многочисленных кандидатов.
Условившись встретиться с Джоном Плёки ночью в овраге близ дома Доггеда, он тепло распрощался со всеми, выразив надежду, что они часто будут видеться с ним и не забывать его и Джона в далекой пустыне. Его поспешили заверить в ответе, что если он будет часто прилетать в Ист-Элис, то, разумеется, они так же часто будут видеться, в противном же случае можно рассчитывать лишь на случайности.
В обратную дорогу Петька несся на трижды распущенных крыльях: на крыльях радости от встречи с австралийскими пионерами и от того, что у него теперь будет товарищ, на крыльях скорости, потому что боялся опоздать, и на крыльях возмущения, ибо возмущался анархистской и провокационной по отношению к коммунистам деятельностью Бамбар-биу.
Опасение встретиться с красными мундирами заставило его своевременно свернуть с шоссе в овраг, и по оврагу он достиг пролома.
В склепе было сухо: кто-то расширил отверстие пролома, и вода вся ушла. В склепе не оказалось Доггеда: или его унесло, водой, или… Через люк смотрела физиономия Бамбара.
— Скорей! — крикнул он резко и неприятно. Висела лестница, доходившая до пола. Петька поднялся вверх.
В химической лаборатории на окнах были спущены глухие шторы, в кафлях и эмали стен сияло отблесками отраженное электричество. На полу, покрытый зелеными пятнами водяной ржавчины, лежал Доггед, — ему оставалось лежать так еще часа полтора. Побеспокоясь вытащить его из склепа, Бамбар-биу не побеспокоился переодеть его и уложить в постель.
— Твоя работка? — отрывисто бросил он, кивнув на Доггеда.
— Моя… он сам лез… Ты как избежал жандармов?
— Глупости. Доггед известил меня красной занавеской на окне. Вот переодевайся, да идем скорей.
