«Выжигатели, — ответил Ксената. — Не мешай».
Черт, я опять слишком отчетливо задал вопрос… Конечно, сейчас куда важнее спастись. А «от кого» и «почему» можно отложить, это не имеет актуальности, а только отвлекает его.
Шарф оказался широким поясом. Возможно, его использовали и в качестве шарфа или перевязи, не сказал бы, что в тот момент меня это особенно заботило.
Крадучись, пробирался Ксената, стараясь не покидать тень. Солнце скоро сядет, темнота помогла бы нам, но он явно не собирался дожидаться ночи. Миновав фонтан с разноцветными струями — каждая попадала, по видимости, в свой резервуар — мы перепрыгнули через присыпанную розовым песком дорожку и, скользнув вдоль изгороди, образованной искусно сплетенными ветвями пышно цветущего кустарника, оказались перед дверью.
Подумав — и я почти уловил его мысли — Ксената не пошел в дверь. Вместо этого он побежал дальше, так же стараясь не быть обнаруженным. Твердая рукоятка выжигателя успокаивающе оттягивала правую руку. Идя по самому краю дорожки, посыпанной, на этот раз, черным песком, я, то есть он, наконец, добрался до другого края сада. Здесь не было стены, только невысокая балюстрада с резными балясинами в форме танцующих людей. Ни секунды не колеблясь, Ксената перепрыгнул через нее и очутился на плоской крыше, примыкающей к стене. Он пробежал вдоль стены, прыгнул с разгона и перелетел на следующую крышу. Там подтянулся, выбрался на другую, пробежав по которой, спустился на третью.
Я довольно быстро запутался в маршруте, но ощущал общее направление и эмоцию — Ксената спешил на запад, пока не зашло солнце, и в его задачу не входило покидать город. Это мне показалось странным, и я снова непроизвольно выдал себя мыслью.
«В храм Синеокого», — коротко ответил Ксената: «Найду Дсебу. В тьму закроют, надо спешить».
Ага. Таинственный Дсеба, учитель Ксенаты, у меня есть шанс увидеть его… В тьму? Ах, да, третья часть суток. Они же все делят на три, с рассвета до полудня у них — солнцерост; от полудня до заката — солнцепад; а ночью — тьма.
Он спешил, насколько можно спешить, двигаясь по крышам, перепрыгивая ущелья улочек, обходя слишком высокие дома и слишком заметные с них, опасные участки. Диск солнца уже покраснел и почти сполз с неба, когда Ксената, вывернув наизнанку изрядно перепачканное снаружи платье, соскочил, наконец, на землю, отряхнулся и, как ни в чем ни бывало, с вальяжным видом направился к выходу из переулка. Пропустив так же чинно шагающих бритоголовых мужчин в похожем наряде, он пристроился на шаг позади них. Без каких-либо происшествий мы миновали треугольные ворота в, пожалуй, декоративной стене, огораживающей храм, прошли такие же странные треугольные двери и попали вовнутрь — я не успел даже как следует осмотреться, взгляд хозяина глаз был потуплен, направлен чуть вниз и перед собой.
Что же, мы в храме. Наверное, Синеокого.
Вместо обширного зала со статуей бога и алтарем, которые я почему-то ожидал увидеть, нас ждал узкий коридор со стенами, изрезанными сложным орнаментом. Пол присыпан желтым песком, сандалии шуршат и похрустывают в тишине.
Жрецы, шедшие перед нами — а я уверен, это были они — разошлись по разным ответвлениям. Некоторые из коридоров, как и наш, покрывал желтый песок, другие — красный и синий. Освещались они цепочками давно знакомых мне фонариков. Похоже, такие фонарики применяли отнюдь не только в религиозных целях, я слишком поспешил приписать их к исключительно жреческой атрибутике.
«Ксената…» — обратился я как бы сам к себе.
«Подожди, они наступают на пятки», — ответил мне собственный голос.
Отлично. Я отучился различать голоса. Завтра проснусь и пойму, что всегда был Ксенатой, что Пол Джефферсон — только сон… Я исчезну навсегда?
Чувство, близкое к панике, едва не охватило меня, но удалось справиться, почти не сбившись с размеренного ритма шагов — привычно вывести страх на край сознания. Я чуть скосил глаза влево — ничего особенного, письмена воззваний к Синеокому, они всегда здесь были — семь да девятый гимн, песня затмения. Здесь по-прежнему чтут суеверия. На Земле мы тоже… Но как я смог управлять глазами? Марс… Жемчужина… Красная планета… Голубая планета… Зеленая звезда… Катя… Лиен… Жанна…
В голове что-то лопнуло миллионом ярких брызг.
Тело дергалось, словно от судороги, и я пребольно врезался коленом в приборную доску ручного управления. Надо же было так раскорячиться… Кресло пассажира не предназначено для гимнастики…
Осторожно вернул себя в адекватное положение. Выдохнул. В тишине мерно урчал мотор, за псевдопрозрачным окном кабины бежали, слегка подпрыгивая, неровные, перепаханные метеоритами, серые лунные поля. Подняв голову, я поискал в небе красную точку Марса. Не нашел.
«Вот тебе, бабушка, и день Юры…» — пришла на память поговорка, которую мы когда-то, в неописуемо далеком прошлом, обсуждали с профессором Марковым. Почему Игорь? Откуда он всплыл? Да и где он сейчас? Ему повезло тогда — перед самой Ганимедийской Катастрофой бывший начальник бывшей девятой станции Игорь Марков улетел на земной конгресс, посвященный… Да не помню, уже, чему. Главное, он выжил. Начудил тогда, придумал что-то, чтобы присутствовать лично. Соскучился, наверное, по своей русской пастиле и по кофе с коньяком — будто нам в последнее время посылки стали ходить менее регулярно, чем обычно… Да нет, думаю, он соскучился по родине. Той, которая в окне кабинета. Его бывшего кабинета на станции Сикорского. В подвижной стереопроекции. Вечный август и дети, играющие в волейбол… Я так и не спросил его, почему. Не решился.
Интересно, теперь нет девятой станции Сикорского или таки восстановили? Мы с храбрым Юджином ее, конечно, почистили, сложили трупы в холодильник, заставили роботов вымыть и оттереть последствия разложения… Но каково людям там работать после такого? Надо узнать, что ли…
Как вернулся с Ганимеда, всячески избегал новостей. Хотя теперь они, конечно, сплошь хорошие. Примерно как об успешной стройке на кладбище ваших друзей.
Я вздохнул.
Все очень запуталось.
Раньше было просто и понятно. Я хотел в космос, к чертям Землю, но еще дальше — Луну. Я хотел на астероиды, меня притягивал Марс, но попал по распределению на Ганимед. Тоже неплохо, хотя скучно. Ясных планов не было, цель, в общем, достигнута, летная школа и универ не прошли даром. А потом началось… вот это… И никак не кончится, становясь все сложнее, расползаясь, словно грибница, выскакивая новыми веселыми шляпками на кривеньких ножках то здесь, то там… где и не ждешь…
Я вспомнил ощущение, с которым очнулся в тот раз, впервые на древнем Марсе. Словно замороженный мицелий льда во мне вдруг расплавился и открыл дорогу воде. Причем здесь лед? Почему мицелий? Причем здесь вода? Разве что самое распространенное молекулярное соединение во Вселенной… «Вода — это жизнь», — фраза из звуковой книжки для самых маленьких — нам запускали в садике на сон грядущий, считалось, что детишкам лучше засыпать под голос взрослого.
