Дардаш, слишком хорошо осознавший опасность, что таила в себе эта энергия во власти дилетанта, внезапно ясно представил себе скорое возникновение новой разновидности тиранов — стремительно плодящихся монстров, столь развращенных успехом и непомерными амбициями, так свято верящих в неиссякаемость собственной силы, что они неизбежно станут добиваться главенства над всем миром и будут готовы сжечь его дотла, если кто-либо посмеет помешать исполнению их желаний.
— Я не допущу этого, — прошептал он. Его страх уступил место негодованию и глубокой неукротимой ненависти. — Я, Дардаш, говорю НЕТ.
Подстегиваемый мыслью, что с каждой упущенной секундой Маркурадес приближается к спасению, маг вынул из сундука тонкий черный жезл. Сам по себе инструмент не имел силы, но он служил для того, чтобы направлять и концентрировать магическую энергию. В это время в соседней комнате раздались шаги. Взглянув через приоткрытую дверь, Дардаш увидел Нирринин, спешащую к нему. На ее лице застыло выражение детского восторга, руки ласкали золотое ожерелье, висящее у нее на шее.
— Посмотри, что подарил мне король, — начала она, — разве оно не…
— Убирайся! — вскричал Дардаш, пытаясь справиться с охватившей его паникой, когда он понял, что у него почти не осталось времени на выполнение своего намерения. Он повернулся к балкону и расстилающемуся за ним пейзажу, направил жезл и произнес заклинание, которое, как он раньше надеялся, ему никогда не придется применять, ибо это была святотатственная разрушительная формула, использующая ману против маны и для ее же нейтрализации.
Летающая машина распалась на части.
Четыре крыла, вращаясь, разлетелись в разные стороны, и корпус машины, вырвавшись из эпицентра разрушения, рухнул вниз, как свинцовый груз. Громадный фонтан брызг поднялся из воды, и Маркурадес сгинул в пучине. О властолюбивом правителе напоминали лишь расходящиеся круги по воде да четыре медленно планирующих вниз крыла, вознесших его к гибели. В наступившей тишине слышался только крик одинокой морской птицы.
Дардаш пережил лишь краткий мучительный миг торжества, а затем его зрение затуманилось и померкло. Маг взглянул на свои руки, которые превратились в некое подобие клешней — немощных и пятнистых, — и сразу понял, что его короткая битва с Маркурадесом оказалась даже более разрушительной, чем он предполагал. В один миг была уничтожена мана всего региона — вся, до последней капли, — и он, Дардаш, более не имел доступа к магической силе, которая прежде оберегала его тело.
— Убийца! — Голос Нирринин, казалось, долетел до него из иного времени, из иной жизни. — Ты убил короля!
Дардаш обернулся к ней:
— Ты преувеличиваешь мою силу, дитя. — Он старался успокоить девушку, тем временем делая знаки Уртарре зайти сзади и перекрыть выход. — Почему ты думаешь, что скромные упражнения дилетанта в простейшей магии могут… — Он умолк, заметив, с каким отвращением смотрит на него Нирринин: словно сто с лишним лет тяжелой жизни наложили на его лицо и тело ужасный отпечаток — свидетельство его вины.
Нирринин тряхнула головой и почти со сверхъестественной скоростью побежала прочь. Коротко прозвучали ее удаляющиеся шаги и тут же были заглушены скорбным воем, который начал проникать в комнату с улицы, как только народ Бхитсалы осознал, что их правитель мертв.
— Ты должен был остановить ее, — упрекнул Дардаш Уртарру, слишком слабый и усталый, чтобы выразить нечто большее, чем мягкий укор. — Она бросилась за дворцовой стражей, и теперь мы оба…
Он умолк, заметив, что Уртарра, безвольно опустившись на кушетку, прижал руки к вискам и смотрит сквозь него невидящими, расширенными от ужаса глазами.
— Итак, свершилось, предсказатель, ты наконец узрел собственную смерть, — произнес Дардаш, интуитивно угадывая, что творится в уме Уртарры. — Но не трать впустую ту толику времени, что у тебя еще осталась. Дай же мне знать, что моя жертва не напрасна, что шлюха не носит в своем чреве семя Маркурадеса. Подтверди, что не явятся другие монстры, чтобы узурпировать власть магов и в своем слепом невежестве предать мир огню и мечу.
Уртарра, который, казалось, не слышал его слов, поднял руку и указал на противоположную стену комнаты.
Голубые гобелены приобрели прежде немыслимую ужасающую глубину и ожили образами грядущих времен. Картины быстро сменялись, являя различные места и различные эпохи, но во всех них присутствовало и много общего.
Всюду был огонь. Всюду — разруха. Всюду гуляла смерть в таких масштабах, какие Дардаш и представить себе не мог. И на этом леденящем душу фоне проходила череда харизматических, исполненных маны фигур. Знание, или прозрение, опять снизошло на Дардаша в беззвучном шепоте, и незнакомые имена рождали незатухающее эхо…
Александр… Юлий Цезарь… Тамерлан…
На небо легла тень от тысяч крыльев. Разрушение проливалось дождем с огромных летающих кораблей, создавая огненную завесу, на фоне которой выступила надменная фигура Адольфа Гитлера…
Дардаш закрыл глаза ладонями, упал на колени и замер, не шевелясь до тех пор, пока звуки тяжелых шагов и бряцание оружия не возвестили о прибытии дворцовой стражи. Удар меча, не заставивший себя долго ждать, пожаловал словно добрый друг, принося единственную награду, о которой он теперь только и мечтал.
СХВАТКА НА РАССВЕТЕ
Skirmish on a Summer Morning
Перевод с англ. © Б. Белкина, 2003.
Какой-то серебристый блеск примерно в миле впереди вывел Грегга из раздумья. Он натянул поводья, остановил лошадь и достал из кармана куртки, лежащей рядом на повозке, маленькую подзорную трубу в кожаном чехле. Грегг выдвинул ее секции и поднес к глазу, сморщившись от тупой боли в суставах. Только-только рассвело, и, несмотря на жару, в руках еще сохранялась ночная окоченелость.
Почва уже начала раскаляться, приводя нижние слои воздуха в колышущееся движение, и подзорная труба показала расплывчатую мерцающую фигуру молодой женщины, возможно мексиканки, в серебристом платье. Грегг опустил трубу, отер пот со лба и попытался осмыслить увиденное. Одетая подобным образом женщина будет редким зрелищем где угодно, даже в самых роскошных сапунах Сакраменто. Но увидеть ее на тропе, в трех милях к северу от Коппер-Кросс — к такому событию Грегг был совершенно не подготовлен. Другой любопытный факт заключался в том, что пять минут назад, глядя с гребня горы, он готов был поклясться, что впереди никого нет.
Он снова посмотрел в подзорную трубу. Женщина стояла на месте и потерянно озиралась по сторонам. Это тоже весьма озадачило Грегга. Посторонний легко мог сбиться с пути в прериях южной Аризоны, но осознать, что она заблудилась, ей следовало задолго до окрестностей Коппер-Кросс. Вряд ли сейчас есть толк внимательно изучать монотонный ландшафт, словно при виде чего-то нового.
