– Сладу с ним нет! – вздохнула Луиза. – Ты бы хоть старшего брата постыдился!
– А что мне стыдиться? Ведь не я с Массандром целовался, а Сюзанна.
Сюзанна с шумом отодвинула тарелку и с гордым видом вышла из столовой.
– Ну вот! Все вместе посидеть не можем! – плачущим голосом произнесла Луиза.
– Я сейчас приведу ее обратно! – вызвалась Жанна и выскочила из-за стола, погрозив кулаком Жоржу.
А тот сидел, расплывшись в озорной улыбке до ушей.
Сестры вернулись вместе и сели за стол как ни в чем не бывало.
Пьер Ферма понял только одно. Хочет он того или не хочет, но, видно, придется ему породниться с бывшим прокурором, ныне главным уголовным судьей Массандром. Вот уж чего не мог он предвидеть тридцать лет назад! Но годы меняют все!
Самуэль был оживленным, острил, рассказывал про Париж, заставляя сестер замирать от восторга.
Маленькая Эдит заявила, что обед невкусный и что Жорж ее все время толкает.
Словом, обед прошел в дружной семейной обстановке.
После обеда Пьер Ферма направился в свой кабинет отдохнуть, а Самуэль уединился для решения заданной ему отцом задачи.
Вечером они встретились. Самуэль сиял. Он был уже без шляпы и сменил парижский костюм на дорогой халат, какой его отец никогда не позволил бы себе купить, но сын спешил к отцу с такой всепобеждающей улыбкой, что Пьер не сделал ему замечания за расточительность.
– Я нашел, отец, нашел! Это замечательно! Теперь я понимаю, почему ты не даешь вывода к своим формулам! Ты оставляешь ученым высшее наслаждение от самостоятельной находки!
Пьер Ферма отвел сына в кабинет.
– Ну, показывай, – предложил он.
Самуэль вытащил из кармана халата сложенный листок бумаги.
– Вот он, твой «бином»! – протянул он отцу листок.
Пьер Ферма мельком взглянул на вывод своей формулы[35] и обнял сына.
– Вот теперь можно говорить о «биноме Ферма».
– Почему только теперь? – удивился сын. – Разве формула не могла носить твоего имени?
– Сын мой Самуэль! Я совсем другое понимаю под словами «бином Ферма». Это – ДВОЕ ФЕРМА! Понял? – И он весело рассмеялся.
Вошедшая в кабинет Луиза удивилась беспричинной радости мужчин. Она звала их ужинать.
Глава пятая. «Серый кардинал»
Те, кто не испытывает стыда, уже не люди.
Китайское изречение
Кардинал Мазарини был вне себя от ярости, но это никак не отразилось на его узком, красивом и аскетическом лице с тонкой полоской губ и всегда опущенными, по-итальянски жгучими, но смиренными глазами.
Он перечитывал изысканно-оскорбительное письмо лорда-протектора Англии Оливера Кромвеля, надменно подчеркивающего, что он переписывается лишь с кардиналом Мазарини, а не с французским монархом Людовиком XIV, с прошлого года изволящим праздновать свое совершеннолетие в безудержном веселии и беспутстве двора, олицетворяя тем всю полноту своей абсолютной королевской власти (после достигнутой Мазарини победы над Фрондой). В своем письме Кромвель не оставлял никаких надежд на совместные военные действия Англии и Франции (чего так усердно добивался Мазарини), поскольку во Франции находятся люди, ставящие своей целью унижение британской нации и возвеличивание французской. И в качестве примера Кромвель многозначительно сослался на прилагаемую им к письму книгу профессора математики Оксфордского университета Джона Валлиса с полемической перепиской, возникшей в результате дерзкого вызова Пьера Ферма всей Англии, дабы доказать неспособность англичан подняться до его «французского» уровня!
Мазарини, закусив узкие губы, тщательно изучил переписку, убедившись, что англичане действительно не смогли найти регулярного метода решения предложенного Пьером Ферма уравнения, – ни сам Джон Валлис, ни сэр Бигби, ни другие математики.
Лишь лорду Броункеру удалось прийти к мысли, что «a» следует разложить в непрерывную дробь и рассмотреть подходящие дроби к ней[36]. Но и это оказалось далеким от требуемого Ферма общего решения.
Итальянцу Мазарини было безразлично торжество французской нации. Ему требовалось лишь торжество его власти!
Поморщившись, он отложил в сторону книгу Валлиса и, перебирая тонкими пальцами четки из драгоценных камней, задумался.
Мазарини не умел прощать. И этот юрист из Тулузы, злоупотребляющий арифметикой, заслуживает пристального к себе внимания. Так бесцеремонно и бездумно вторгаться в высокую политику и путать расчетливо разложенные карты может или глупец, каким Ферма не признаешь, или дерзостный и опасный враг королевской власти, олицетворяемой в Мазарини. И этот враг заслуживает возмездия!
Еще никому не сходило с рук встать поперек дороги «серому кардиналу», хотя бы тот и оставался, как всегда, в тени. Но из этой тени могли протянуться нити зловещих паутин, способных опутать самых могучих владетельных вассалов, а не то что какого-то судейского из Тулузы!
Однако кардинал Мазарини никогда не действовал неосмотрительно и тем более открыто. Чтобы обезвредить и наказать (или уничтожить) врага, требовалось все узнать о нем и его окружении, найти самые уязвимые места противника, не дав ему ничего заподозрить, и только после этого нанести решающий удар.
И тайные сыщики кардинала, получив задание, стали разнюхивать старые записи, расспрашивать пожилых людей, шныряя по Тулузе и ее округе. И вот теперь их секретные донесения рядом с злополучным письмом Оливера Кромвеля лежали на столе перед кардиналом в его скромном кабинете, где не красовались, как у его предшественника Ришелье, ни шкафы с бесценными книгами, ни былые боевые доспехи.
У «серого кардинала» в отличие от «красного кардинала» Ришелье был иной стиль жизни – не герцога в прошлом, а простого выходца из Италии, сумевшего благодаря своим способностям (и беспринципности!) стать незаменимым помощником Ришелье, а потом наследовать его власть, и у Мазарини выработались иные методы правления, менее блестящие, но не менее действенные.
Мазарини внимательно изучил все, что касалось жизни и деятельности метра Ферма на протяжении тридцати лет, с которым (Мазарини никогда не изменяла память!) он встречался еще при жизни кардинала Ришелье и даже по его поручению давал Ферма отеческое наставление.
И «серый кардинал» острым твердым почерком составил список предосудительных деяний магистра Прав и Чисел Пьера Ферма. Начинался он со срыва вынесения смертного приговора убийце маркиза де Вуазье графу Раулю де Лейе, сыну одного из вождей гугенотов, конечно, примыкавшего к Фронде. Затем освобождение из Бастилии его отца графа Эдмона де Лейе, старого гугенота, соратника короля Генриха IV. И тогда же содействие лжефилософу Рене Декарту в бегстве того из Парижа, где его ждало справедливое возмездие за богопротивные сочинения, осужденные самим папой римским! Затем шел нанесенный ущерб земельным владениям герцога Анжуйского с выигрышем судебного дела против него в пользу крестьянской черни. И позже Ферма постоянно использовал свои возможности в суде, становясь на сторону низших сословий, противопоставляя их интересы дворянству с его привилегиями.
