Они все трое были покрыты болотной грязью, так что им пришлось вымыться в океане, а Ояни нашла им чистую одежду. Прабир все еще нетвердо стоял на ногах и его вели через лагерь, как младенца.
— Давай, чемпион, — сказала Ояни. — Можешь пока воспользоваться моей постелью, а к вечеру мы что-нибудь организуем.
Прабир улегся на прямоугольник из пены и уставился на крышу палатки. На него вдруг нахлынуло яркое воспоминание, как он уставший лежал в своем гамаке в тот день, когда прошел полпути к вершине уснувшего вулкана на Теранезии, пытаясь измерить расстояние до ближайшего острова. В воспоминании самом по себе, не было ничего особо мучительного, но от остроты, с которым оно нахлынуло, хотелось колотиться головой об землю. Он устал оттого, что все время вынужден думать о том, каким был тогда идиотом, устал все время быть им, но каждая попытка избавиться от него, напоминала попытку сбросить омертвевшую кожу лишь для того, чтобы убедиться — тот ребенок все еще полон живых нервов и кровеносных сосудов.
Грант легонько встряхнула Прабира. Уже смеркалось.
— Все пошли обедать, — сказала она. — Присоединишься к нам?
В пространстве между палатками собралось как минимум человек тридцать. Вокруг были расставлены сигнальные фонари, и кто-то подавал еду из работающей на бутане печи.
— Здесь не только из экспедиции, — сказала Грант. — Пока ты спал, появилось рыболовное судно. Похоже, новости просочились в Амбон, и несколько человек смогли напроситься в попутчики.
Прабир пошел за ней к линии раздачи, оглядываясь в поисках Мадхузре. Он заметил несколько знакомых лиц из гостиничного бара в Амбоне — с блестящими в свете ламп глазами, Коул нес очередной бред про дельфийские пророчества каждому, кто готов был его слушать.
— Я преследовал черное солнце сквозь солончаки тысячелетия в самое сердце первобытной тропической лихорадки!
— Бога ради, — прошептала Прабиру Грант. — Дайте кто-нибудь жаропонижающее этому человеку.
Когда подошла его очередь, Прабир с благодарностью принял тарелку с дымящимся рагу, хотя определить его истинную природу не смог, даже после того, как попробовал. Он отошел в сторону, чтобы поесть; было видно, как Грант болтает о чем-то с Ояни, но у него не было настроения присоединяться к ним. Когда пришедшие на обед начали обустраивать себе импровизированные сидячие места из упаковочных ящиков и свернутых спальных мешков, Прабир увидел Мадхузре рядом с двумя женщинами — они болтали и смеялись, не отрываясь от еды. Она видела, что он смотрит на нее и, прежде чем вернуться к разговору, глянула в ответ с совершенно нейтральным выражением лица, в котором не было ни радушия, ни злости. Должно быть, кто-то рассказал ей новости о его появлении, как только она вернулась в лагерь, но она, похоже, все еще не решила, простить его или нет.
От линии выдачи неторопливо подошел студент Коула, Майк Карпентер. Он встал рядом с Прабиром и некоторое время молча ел, а затем спросил:
— Вы знаете Сандру Ламон?
— Не лично.
— Я ее видел однажды вживую, — похвастался Карпентер. — У нее ужасная кожа. Поры, морщины. Они все их убирают на компьютере.
— Быть не может. Какой позор. Простите, мне надо отойти.
Прабир проложил себе путь через лагерь. Какой-то человек с филиппинским акцентом в гавайке и стетсоне, говорил своему, одетому так же, спутнику: «… приветствовал аниматронический динозавр! Полный комплект морского оборудования! А слоган: „Земля — планета чужих!“» Двое биологов горячо спорили о транспозонах и один из них, похоже, независимо пришел к тем же идеям, что и Грант: «…помещает обратно в последовательность для полностью функционального домена белка, который был вырезан и отложен много веков назад…»
Прабир подошел к Мадхузре и дотронулся до ее руки.
— Привет, Мадди.
Она повернулась к нему, бесстрастно улыбаясь.
— Привет.
Ее подруги тоже улыбались, но явно чувствовали себя неудобно.
— Это Дебора и Лайла, — сказала Мадхузре. — А это мой брат Прабир, который едва избежал того, чтобы стать одним из образцов, которые Сели извлекает из желудков. Прабир приветственно кивнул — у них у всех были в руках тарелки и пытаться пожать им руки было бы весьма неудобно.
— Как движется твоя работа? — спросил он Мадхузре.
— Хорошо, хорошо, — вежливо ответила та. — Мы собрали множество данных: поведенческих, анатомических, ДНК. Выводов пока никаких нет, но мы все это публикуем в сети, так что каждый, кто хочет, может ознакомиться с ними.
— Правда? Надо будет сказать об этом Феликсу.
Мадхузре нахмурилась.
— Не кажется ли тебе, он уже знает, что можно следить за всем прямо из Торонто? Я бы подумала, что любому очевидно, как легко и удобно можно это осуществить.
Прабир был поражен ее самообладанием. Намек оказался не самым изящным, но она не позволила ни малейшему проявлению гнева испортить ее послание: ни вспышки в глазах, ни напряжения в голосе.
— Не знаю, — сказал он. — Надо будет спросить его.
Мадхузре взглянула на часы.
— Ты можешь сделать это сейчас. Самое удачное время, чтобы застать его.
— Ага. Спасибо. Отличная идея.
Прабир вновь кивнул ее подругам и отвернулся. Все время, пока он искал место, где можно было бы встать и закончить трапезу в одиночестве, его не покидало чувство огромного облегчения. Он сделал, то, что он сделал, а она сказала ему, что думает на этот счет, и все это прошло и не имело больше никакого значения. Он подорвал ее чувство собственного достоинства не более, чем те неловкие родители, которые неожиданно появляются с забытым завтраком, упакованным в коробку, и заставляют шестиклассников корчиться в пароксизме унижения. И, в отличие от школьников, большинство коллег Мадхузре явно больше сочувствовали тому, какой крест ей приходится нести по жизни, чем насмехались над этим.
Несмотря на то, что Прабир сам едва не погиб, он видел, что Мадхузре будет здесь в безопасности — теперь за ней приглядывало раз в десять больше народа, чем обычно. Завтра утром они с Грант должны будут уехать; возмущение Мадхузре испарится за день-два, и, когда они снова встретятся в Торонто, она пхнет его в плечо и, рассмеявшись, без злобы, обзовет засранцем, и вся история навсегда превратится в шутку.
* * *
— Выходи из палатки. Я хочу с тобой поговорить.
Мадхузре стояла над ним, толкая его ногой в грудь.
Ояни делила палатку с еще двумя членами экспедиции, но те, где-то добыв запасные постельные принадлежности, согласились разрешить Прабиру остаться на ночь. Палатки изнутри обтягивала противомоскитная сетка, и хотя жарко было невыносимо, Прабир не испытывал желания пытаться спать снаружи, искушая муравьев.
